Последний полет «Жар-птицы»
Шрифт:
— При условии, если вы не будете делать глупостей. Естественно. Вы меня понимаете?
— Понимаю, — ответила она неожиданно ровным голосом, так, как будто уже заранее знала ответ, и то, что он задаст вопрос, — но я уже давно не делаю того, что вы называете глупостями. — И, усмехнувшись, закончила. — В отличие от вас.
Косоруков, прищурив взгляд, смерил Марию с ног до головы, будто увидел ее в первый раз, и назидательным тоном ответил:
— Ну, да, сейчас вы станете говорить, что я сделал глупость, что взял вас в заложницы, что привез сюда…
— Нет, —
— Да? — удивился Косоруков, — тогда в чем же моя глупость?
— В том, что вы хотите получить Царскую звезду себе в собственность. Это нереально.
— Почему вы так думаете?
— Звезда сама выбирает себе хозяина.
— Вы знаете, где она?
Косоруков подался вперед, будто хотел выскочить из своего кресла, и с силой сжал подлокотники.
— Да! Знаю.
— Отлично, тогда скажите мне, где она, и я немедленно отпущу вас, я избавлю всех ваших близких от неприятностей. Я сделаю вас богатыми. Я дам вам столько денег, сколько вы попросите.
— Хорошо, скажу.
— Сколько?
— Не сегодня. Я устала.
— А когда?
— Вы же сами назначили срок — неделю. Вот через неделю и поговорим, а сейчас идите.
— Хорошо, — Косоруков развернул свою коляску лицом к выходу и уже возле двери бросил через плечо:
— Вы отдохнете, а потом мы продолжим разговор. Честно говоря, не понимаю, зачем вам нужна это неделя. Раньше скажете — раньше выйдете отсюда. Если вы хотите потянуть время для того, чтобы как-то меня обмануть, предупреждаю сразу, если что-то пойдет не так, я начну по одному уничтожать ваших родственников и друзей. И не остановлюсь ни перед чем.
С этими словами Косоруков поспешил выехать из комнаты, оставив Марию одну. Когда он покинул комнату, везде тут же погас свет, а Мария осталась сидеть в кресле, и в темноте стало видно, как вокруг нее светится еле заметный светлый ореол. Как будто внутри женщины горела лампочка, просвечивая сквозь кожу. И самый яркий свет исходит из области ее живота.
Центральная городская поликлиника. Палата кардиологического центра. Профессор Анатолий Евгеньевич Руденко
Было около трех часов ночи, когда Руденко почувствовал, что в палате кроме него есть кто-то еще. Какое-то еле уловимое движение рядом с собой, как будто ветер коснулся его руки.
— Маша! Это ты? — воскликнул Анатолий Евгеньевич и открыл глаза. В палате было темно, свет падал лишь от окна, но за ним стояла ночь. Поэтому не было видно ни зги. В голове — шум от снотворного, на груди — тяжесть, от которой холодели ступни ног и кисти рук. Сердце по-прежнему отказывалось работать нормально. Руденко поднял руку и попытался нащупать на прикроватной тумбочке таблетки, но вместо них его пальцы наткнулись на свернутую в трубку газету.
«Вадим! — подумал он. — Вот ведь недаром Чертом его кличут! И как это ему удается проникнуть к нему в палату незаметно даже для охраны? Ну, ладно, днем, а ночью?» Руденко провел рукой по газетному листу
Руденко сел на кровати. Голова чуть прояснилась. «Надо пойти в туалет. Если попробую читать газету в постели, то вызову подозрение». Нащупал ногами больничные тапочки, встал, надел халат, висевший на спинке кровати. Его движение тут же услышал охранник, сидящий у входа. Он приоткрыл дверь и заглянул в палату.
— Куда вы, Анатолий Евгеньевич? — прошептал он.
— Да, в туалет, — так же шепотом с раздражением ответил Руденко, — я же не выхожу за территорию, или мне уже по комнате ходить нельзя?
Охранник молча прикрыл дверь. Руденко взял с тумбочки газету, и, пошаркивая ногами, направился в санузел. «Или, может быть, мне показалось? Газета лежала на тумбочке еще днем, просто мне было не до нее». Анатолий Евгеньевич никак не мог вспомнить. Он напряг мозги, но вместо этого вспомнил о главном, о своей дочери, которую похитил какой-то калека в инвалидной коляске и престарелый спецназовец на глазах у него и его близких на поминках его учеников.
Мозг под воздействием успокоительных и снотворного услужливо помог ему на какое-то время забыть эту страшную правду, погрузил его тело в полудрему, и вот сейчас все произошедшее с оглушительной ясностью вдруг снова ворвалось в его сознание. Руденко зашатался и застонал: «О, господи, Мария, моя дочь! Что же я наделал? Это я виноват!». Схватился рукой за спинку вовремя подвернувшего стула и сел на него. Газета выпала из руки. Удар туго свернутой бумаги о пол в полнейшей тишине прозвучал достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание. Руденко снова вспомнил о послании Черта. Надо было обязательно прочитать его, но мысли о дочери не отпускали. «Как так могло получиться, что эти гады захватили именно ее? Почему я не предложил вместо нее себя, старый дурак? Она же ведь ранена!»
И в этот момент он услышал внутри себя. «Все хорошо, отец, не надо корить себя! Я сама захотела этого!»
— Маша, ты здесь? — вслух проговорил Анатолий Евгеньевич и посмотрел вокруг себя. — Где ты? Почему я тебя не вижу?
Или ему только показалось, что он произнес это вслух. Анатолий Евгеньевич попытался ущипнуть себя — но руки не слушались его, — двинуть ногой — но он не чувствовал своих ног.
— Потому что меня нет и не может быть рядом с тобой, — услышал он голос Марии внутри себя. — Ты же знаешь, я сейчас далеко, но это не помешает нам общаться!
— Мне это только кажется? — догадался Анатолий Евгеньевич. — На самом деле, я сплю.
— Не спишь, наш разговор происходит внутри твоего головного мозга, но ты не спишь. Все происходит точно так же, когда на нас были надеты ретрансляторы!
— Да, но сейчас-то на мне нет ретранслятора?
— Нам и не надо, мы, вернее, я, перешла на другой уровень, другой канал общения, и моих возможностей достаточно, чтобы мы слышали друг друга и общались.
— Всегда?
— Нет, пока только ночью.