Последний полустанок
Шрифт:
– Почему тогда, в самолете, вы вспомнили Багрецова? Что он должен рассказать? Поймите, кроме вас, я никого не хочу слушать...
Холодными пальцами Нюра робко притронулась к его руке.
– Потом...
– И, щелкнув выключателем на пульте, смущенно проговорила: - Я долго думала, Серафим Михайлович...
– О чем?
– голос его задрожал.
– Говорят, что самолет Охрименко столкнулся с орлом. А может самолет столкнуться с диском?
Поярков укоризненно посмотрел ей в глаза и тяжело вздохнул.
– Невозможно. "Унион" ярко светится, к тому же
– А если диск налетит на гору?
– И это невозможно. В "Унионе" тоже есть радиолокаторы, - устало и разочарованно сказал Серафим Михайлович.
– Вы должны это знать не хуже меня.
Он пояснил, что радиолокаторы через специальную автоматику управляют двигателями. Впереди гора - радиолуч отразится от нее и с помощью приемника включит нужный двигатель с газовыми рулями. "Унион" свернет в сторону или поднимется выше. А кроме того, им можно управлять с земли.
– Вот и получается, что человеку там делать нечего, - равнодушно добавил Серафим Михайлович.
– Это, конечно, верно, - с некоторым сомнением подтвердила Нюра.
– Но вот сейчас там что-то случилось, а вы...
Она не закончила фразы. Лицо Серафима Михайловича стало жестким, напряженным.
– Не будем говорить об этом.
За стеклом показался Аскольдик. Он гримасничал и делал какие-то знаки Нюре. Поярков заметил ее удивленный взгляд, вскочил и распахнул дверь:
– Милости прошу.
Не повернув головы, Аскольдик прошел мимо Пояркова.
– Имею честь попрощаться с вами, Анна Васильевна.
– Почему?
– спросила она безразлично.
– Высылают как нежелательного иностранца.
– Аскольдик язвительно хмыкнул.
– Пишите до востребования.
– И, заметив, что идет Набатников, юркнул в приоткрытую дверь.
Вежливо уступив ему дорогу, Набатников вызвал Пояркова в зал.
– Я должен с тобой посоветоваться, Серафим. У нашего друга Медоварова появились новые сторонники. Уже немцы и датчанин просят продлить испытания, хотя раньше не настаивали. Зачем именно сейчас им это понадобилось, ума не приложу.
Поярков огорченно вздохнул:
– Как хотите, Афанасий Гаврилович, но мы планировали иначе.
– Так-то оно так, - согласился Набатников, - только ведь гостям неудобно отказывать. Наверное, тут не обошлось без агитации Медоварова. А спрашивать у них неловко. До чего же человек дошел, все средства использует, чтобы продвинуть свои полимеры. Завидная настойчивость. Даже тебе, Серафим, есть чему поучиться.
– Ни я, ни Борис Захарович не верим в благородство Медоварова. Так бороться за чужое изобретение... Странно.
Афанасий Гаврилович укоризненно посмотрел на Пояркова:
– Будто бы мы тебе не помогали, Серафим.
– Благодарю за сравнение... Какие-то несчастные окошки - и...
– Дело не в масштабах, - перебил его Набатников.
– Возможно, для Медоварова эти окошки дороже всей твоей конструкции. Он в них хоть что-нибудь понимает, а остальное для него дело темное.
– Мне эта "космическая броня" тоже не кажется прозрачной. Чересчур уж ее рекламируют. Почему?
* * * * * * * * * *
На
В свое время в печати промелькнуло сообщение о том, что в лаборатории доктора химических наук В. И. Литовцева разработан один из видов так называемого "увиолевого" стекла. Оно пропускает ультрафиолетовые лучи, а потому весьма подходит для яслей, школ и больниц. У этого стекла были некоторые преимущества перед обычным плексигласом, а кроме того, хорошо организованная реклама. Но когда встал вопрос о его массовом производстве и заводские работники подсчитали, сколько такое стекло должно стоить, то выяснилось, что не дешевле богемского хрусталя и даже старинных изделий из баккара. Больница с такими драгоценными окнами стоила бы многие миллионы. В те времена Литовцев и глазом бы не сморгнул, услышав, что руководимая им лаборатория два года работала вхолостую и практически ничего не дала. При чем тут практика, когда есть авторское свидетельство на изобретение и, главное, научные труды?
Но вот началась перестройка управления промышленностью, что повлияло и на работу научно-исследовательских институтов. Проверили, чем занимается лаборатория Литовцева. Ему надо было как-то оправдать непроизводительные затраты на разработку новой рецептуры увиолевого стекла. Пусть говорят, что из этой затеи ничего не вышло. На больницах и яслях свет клином не сошелся. Дорого? Пожалуйста, не берите. А для космических кораблей подойдет органическое стекло Литовцева? Почему же нет? Тут экономика ни при чем, тем более что серийный выпуск подобного вида транспорта пока еще не запланирован.
С помощью друзей-приятелей была развита активнейшая деятельность по внедрению в жизнь "космической брони" Литовцева. Нашлись знакомые популяризаторы, которые в журнальных заметках доказывали, что необычайная прочность этой прозрачной брони может защитить межпланетный корабль даже от метеоритов, что крыши будущих оранжерей в космосе обязательно надо делать из столь необыкновенного материала.
Люди, занятые серьезной теоретической и практической работой в этой области, пожимали плечами. В конце концов, не все ли сейчас равно, из чего будут сделаны иллюминаторы? Есть стекла и пластмассы вполне подходящие.
По разным соображениям не писали о работах Пояркова. Да и сам он не хотел этого, считая конструкцию экспериментальной, несовершенной. Даже когда первый вариант ее был принят государственной комиссией и вездесущие корреспонденты облазили все его коридоры и закоулочки, Поярков предупредил, что писать об этом преждевременно.
А Литовцеву нужна была популярность, ему и его лаборатории. И он добился этого. От различных организаций стали поступать заказы, просьбы о консультациях, лекциях, научном редактировании, рецензировании. Все это оплачивалось довольно неплохо. Выросла собственная дача, выросли престиж, уважение. Настоящие ученые кисло отзывались о деятельности своего коллеги, но все же - докторская степень, общественное внимание... Не каждому это дается.