Последний порог
Шрифт:
— Вы его знаете? — Милан с любопытством уставился на девушку.
— Только по слухам. Мне о нем много рассказывал мой жених. Они были друзьями. Ну так вот, этому Радовичу помогли бежать.
— Ваш жених?
— Нет, не мой жених. Венгры. Я об этом только потому вспомнила, что и его история похожа на историю ваших друзей, которым помогали в Испании.
Милан поправил одеяло и тихо сказал:
— Да, конечно. А что стало с Радовичем?
— Не знаю.
— А ваш жених не встречался с ним?
— Не знаю. Во всяком случае, мне он об этом не говорил. — Андреа закрыла свою врачебную
— На кого?
— На Радовича. Я думала, что из-за него мне придется расстаться с моим женихом. У него на уме был только его друг, а обо мне он вроде бы и позабыл. — Она надела пальто и улыбнулась. — Странные вы люди — мужчины, часто дружба для вас важнее любви.
— К сожалению, такая дружба очень редко встречается, — задумчиво произнес Милан, а у самого никак не выходил из ума Чаба. Ему было приятно слышать слова девушки. Интересно, что бы она сделала, если бы он сейчас взял да и сказал: «Андреа, я и есть Милан Радович. Передай Чабе, что я хотел бы встретиться с ним».
После ухода врача Милан долго еще находился под впечатлением разговора с ней. Он чуть было не поссорился с Тракселем, который лишь рукой махнул, когда он рассказывал ему о Чабе.
— Из пса волка никогда не получится, — сказал старик неодобрительно.
— А из вашего пса получится, не так ли?
— Из моего пса? У меня нет собаки.
— А разве Пустаи не пес? Он не менее богат, чем отец Чабы. К тому же Пустаи еще и кадровый офицер. Однако я должен ему доверять, так как господин главный инженер связан с Меньхертом Тракселем.
Старик некоторое время ел хлеб с салом. Он не спеша, словно наслаждаясь, пережевывал положенный в рот кусок, хотя по выражению его лица было заметно, что думает он о чем-то другом.
— Пустаи не я сагитировал принять участие в движении, — сказал старик после долгого молчания. — За него совсем другие люди давали поручительства. Я только подключил его к делу, а тебе следует принять его таким, какой он есть.
— Дай и мне закусить, — попросил Милан, садясь на кровати. Раненую ногу он вытянул на матрасе.
Старик отрезал ему краюху хлеба и кусок сала величиной с ладонь.
— Луку дать? — спросил он.
— Да.
Они начали мирно есть, будто и не спорили за минуту до этого. Милану было немного стыдно, когда он снова вспомнил о событиях в Испании, где в боях за республику гибли не только шахтеры и крестьяне. В интернациональной бригаде сражалось много людей, которым по своему социальному положению нужно было находиться по другую сторону баррикад. Правда, и там не удалось избавиться от проклятого подозрения и недоверия. Он бы мог очень многое рассказать старику, но к чему это. У него лично дела здесь сложились довольно скверно. Оккупация страны может помешать ему уехать из Венгрии. Однако положение нацистов от этого не изменится, поскольку войну они так и так проиграли. Их разгром вопрос времени, и скоро он снова встретится с Анной. Вот уже год, как он не видел ее, Милан вспомнил их последнюю встречу...
Было это на рассвете. В бухте раздался глухой гудок парохода.
— Вчера я прогуливалась по проспекту Штрандвеген, — сказала Анна, — хотела зайти в музей, а когда перешла через мост, то увидела,
Милан поцеловал Анну, запустил пятерню в ее густые волосы и ласково оказал:
— Какие глупости! Не думай об этом, ты меня никогда не потеряешь. Я здесь, рядом, вместе с тобой. Анна, я хочу жить. Жить вместе с тобой, и очень-очень долго. — И почему-то добавил: — До тех пор, пока это будет возможно.
— До тех пор... — повторила Анна и заплакала, а затем с горечью спросила: — А до каких пор это будет возможно? — Милан ничего не ответил ей, и она продолжала: — Я буду любить тебя, пока живу. Меня даже не интересует, любишь ли ты меня или, быть может, приходишь ко мне изредка на ночь, потому что тебе не к кому больше пойти.
— Зачем ты такое говоришь? Хочешь меня унизить?
— Ты мужчина, Милан, и очень часто бываешь далеко от меня.
— Но ведь я тебя люблю, где бы я ни был. — Он наклонился над девушкой и обнял ее за плечи: — Послушай меня, Анна. Я люблю, обожаю тебя и вовсе не хочу погибнуть. Мы созданы друг для друга. Чего же тебе еще надо?
— Я хочу иметь от тебя ребенка, — ответила Анна. — Тогда я никогда не буду одна...
От лука щипало язык. Чтобы заглушить резкий запах, Милан выпил стакан кисловатого вина. Если бы можно было знать, суждено ли сбыться желанию Анны! Но этого не узнаешь. Гитлеровцы оккупировали страну, а он с раненой ногой скрывается здесь, в Обуде, в получасе ходьбы от родителей, которых не видел более семи лет.
Интересно, что бы заявили Пустаи и дядюшка Траксель, если бы он вдруг взял да и сказал им: «Когда меня арестовало гестапо, вы бросили меня на произвол судьбы и ничего не сделали ради моего спасения. Освободил меня Геза Бернат. В Париже меня встретили с недоверием. Правда, я сделал вид, что не заметил этого. А позже, когда я уже находился в Испании, мне не раз приходилось доказывать, что я честный, порядочный человек. Войну мы уже выиграли, и я хотел бы вернуться к Анне и своему ребенку. Я, правда, не знаю, но инстинктивно чувствую, что стал отцом. Кто у меня родился: дочка или сын, этого я, разумеется, не знаю, но чувствую, что кто-то родился. Мне хочется самому воспитать своего ребенка. Я очень боюсь, сам не знаю чего, но очень-очень боюсь. Я устал, нервы мои начали сдавать. Мне хочется вернуться к Анне... Вы меня не понимаете, да и никто не сможет понять меня. Разве что тот, кто уже побывал в застенках гестапо».
— Тебе чего-нибудь нужно? — спросил Милана Траксель, поворочав дрова в печи. — А то я прилягу. Черт знает почему, но от безделья я больше устаю, чем от самой тяжелой работы.
— Конечно, поспите, дядюшка Траксель, — согласился Милан. — Ничего другого нам не остается.
Правы оказались те, кто заявлял, что хортисты предали Венгрию, отказавшись 19 марта организовать сопротивление гитлеровским войскам.
— Как мне кажется, — произнес генерал Хайду, — регент не мог поступить иначе. Это его единственный верный шаг.