Последний Приказ
Шрифт:
– Извините комиссар!
– Бернарду отскочил от амбразуры, и стал по стойке смирно.
Бернарду критически осмотрел Гусмана. Сержант был испытанным солдатом. Других у Бернарду просто не осталось, - пистолет комиссара тому свидетель. К тому же Гусман был почти не поранен. Всего-то нет двух пальцев на руке, да отстреляно левое ухо. После нескольких лет боев такое малое количество ранений было редкостью в полку. В связи с чрезвычайным положением и отсутствием подкреплений, комиссар уже давно отменил увольнение по выслуге и инвалидности. Даже безногие и безруки
– Ничего, Гусман.
– Успокаивающе поднял руку Бернарду.
– Продолжайте наблюдение. Просто не теряйте бдительности.
– Есть комиссар!
– Гуман облегченно козырнул, и вновь занял позицию у амбразуры.
Комиссар повесил магнокуляр на потертый, не раз порванный и починенный ремешок, и пошел продолжать обход. Обход... Каждый день он обходил по кругу все траншеи, протянувшиеся на многие километры, вокруг резиденции. С тех пор как в самом начале мятежа, от прямого попадания снаряда в командный центр, погиб командир полка и весь его штаб, на плечах комиссара лежала двойная ноша. Они командовал, и вдохновлял. Своим видом он должен был вселять в каждого солдата веру в победу и в неотвратимость возмездия. Именно на его плечах лежала ответственность представлять в полку власть и кредо Империума. Каждый день комиссар наматывал круги в траншеях, ободряя храбрых солдат пламенной речью, сдерживая своим видом шепотки малодушия, и выискивая в стенах мерзостной цитадели слабину.
Которой, увы, не было.
– Комиссар!.. Комиссар!..
– Вскакивали при его приближении на ноги солдаты, становясь по стойке смирно. А там, где перекрытия или малая глубина траншей не позволяли выпрямится, все же приподнимались, показывая уважение.
– Сидите, сидите...
– успокаивающе махает рукой Бернарду.
– Алонцо! У тебя шинель совсем изветшала, и мундир весь в прорехах. Тебе не холодно?
– Ненависть к врагам Императора согревает меня, комиссар!!!
– Гаркает Алонцо, кутаясь в грязные лохмотья, в которых уже давно не видно синего цвета форменной одежды полка.
– Прекрасный ответ, солдат!
– Одобрительно кивает Бернарду.
– Империум и твои родители гордятся тобой!
– Спасибо комиссар!
– Фуэнтес, не вскакивай. Сиди, сиди, помилуй меня император...
– Комиссар опускает руку на плечо гвардейца у которого вместо правой ноги культя, оканчивающаяся выше колена.
– Тебе ли вставать с одной ногой...
– Если будет нужно императору, - я вскочу и без ног!
– Рапортует Фуэнтес.
– Вот это дух!
– Одобрительно поднимает палец комиссар, пробираясь между пустыми ящиками из под боеприпасов.
– Наш, патосианский дух!
Так проходит обход.
– Комиссар...
– тихо поприветствовал Бернарду очередной солдат, по фамилии Паскуаль, сидящий в глубине у окна полуразрушенного дома, через который идет траншея.
– Коротко кивнув комиссару, он вновь прижимает щеку к прикладу обшарпанного лазгана. Еще двое, - Хименес и Солер, примостились
– Что там?
– Спросил Бернарду, аккуратно прижавшись к стене.
– Слышите?
– Спросил у Бернарду Солер, поблескивая глазом на грязном лице (второй глаз, а вернее его отсутствие, скрывалось под повязкой).
Бернарду прислушался. Здесь, на данном участке траншеи подходили к позициям противника ближе всего. И сквозь туман, какими-то порывами, до комиссара долетел низкий осипший голос. Голос который... славил нечестивых тварей хаоса, и поносил Императора!
– Откуда голосит этот мерзавец?!
– Вопросил комиссар, высовываясь из лишенного стекол проема окна, и осматривая местность.
– Там на башне...
– Хименес показал на ближнюю башню крепостной стены.
– Видите, комиссар? негодяй даже не прячется.
Бернарду пригляделся. Когда ветер чуть разогнал туман, он и впрямь увидел на ближайшей башне неясную фигуру, которая, не скрываясь за зубцами, скакала по стене, и подняв руки к небесам извергала из себя нечестивые гимны.
– И сколько вы уже слушаете эту пакость?
– Сурово спросил комиссар у солдат.
– Уже часа два, комиссар.
– Виновато пробубнил Солер.
– Сперва мы хотели заткнуть уши, но Паскуаль сказал, что тогда мы не сможем услышать приближение врага. А стрелять мы не решились в связи с вашим строжайшим приказом экономить боеприпасы...
– Хм...
– Бернарду на секунду задумался.
– Боеприпасы конечно нужно экономить. Но чтоб заткнуть глотку нечестивцу, я так и быть, - пойду на перерасход. Паскуаль! Ты здесь лучший стрелок. Сможешь снять этого мерзавца из лазгана?
– Туман ослабляет луч, комиссар...
– Задумчиво почесал затылок Паскуаль.
– Но, думаю, с этого расстояния ему хватит. У моего лазгана в рукопашной повреждено полупрозрачное зеркало комиссар. Он стреляет не так хорошо, как прежде.
– У кого здесь лазган самый исправный?
– Окинул взглядом троих солдат Бернарду.
– Мой годится только в штыковую, комиссар, - признался Солер.
– Оружейник говорит, сдох механизм накачки.
– Так, Хменес?
– Мой вроде, в порядке, - Хименес покрутил свою винтовку.
– Держи, Паскуаль.
Солдаты обменялись лазганами, и Паскуаль снова устроился у окна, под акомпонемент обрывков богохульных проклятий, что доносил ветер.
– Только батарея у меня совсем сдохла.
– Предупредил Хименес - Хватит дай бог на десяток выстрелов.
– Столько не понадобится, - уверенно пообещал Паскуаль, положив ствол на облезлый подоконник. Он отвел от себя локоть правой руки, держащей лазган, как это было принято у охотников, выискивающих древесных ящеров в чащобах Патосиании, когда нужен особо точный выстрел.
– Хватит двух. Один пристрелочный. Один конечный. Комиссар?
– Разрешаю два выстрела.
– Кивнул Бернарду, подняв свой бинокль и глядя в окно на темную башню отделенную от них опаленной и грязной "ничьей землей".
– Огонь по готовности.