Последний присяжный

Гришэм Джон

Ни брат, ни сестра так и не рассказали родным или докторам, что именно они видели той ночью.

— А видели они, как их мать насиловали и убивали, — сказала Джинджер, приканчивая первую банку пива. Моя все еще была наполовину полна.

Дом Диси выглядел так, будто его хозяева день и ночь спали. Мы свернули на подъездную дорожку, ведущую к особнячку, который некогда был счастливой обителью семьи Кассело. Теперь он был пуст, темен и выглядел покинутым. На лужайке перед фасадом стояла табличка: «Продается». Дом был единственным достоянием Роды. Выручка от его продажи должна была целиком перейти детям.

По просьбе Джинджер я выключил фары и заглушил двигатель. Идея оказалась не очень удачной, потому что соседи, ясное дело, вели себя настороженно. Кроме того,

мой «спитфайр» был единственной машиной такого класса в округе, и, естественно, привлекал внимание.

Джинджер тихо накрыла мою ладонь своей и спросила:

— Как он проник в дом?

— На двери черного хода нашли отпечатки пальцев. Вероятно, она не была заперта.

Последовало долгое молчание, во время которого каждый из нас проигрывал в воображении сцену нападения и изнасилования: нож, дети, бегущие в темноте и умоляющие мистера Диси спасти их маму...

— Вы с ней дружили? — спросил я. Послышался звук приближающейся машины.

— В детстве — да, в последнее время — не очень. Она уехала из дома десять лет назад.

— Ты ее часто здесь навещала?

— Дважды. Я ведь тоже переехала — в Калифорнию. Мы, в сущности, потеряли связь друг с другом. После того как погиб ее муж, мы умоляли Роду вернуться в Спрингфилд, но она сказала, что ей здесь нравится. На самом деле они никогда не ладили с матерью.

За нами на дороге показался и сбавил скорость пикап. Я постарался принять беззаботный вид, хотя понимал, сколь опасно оказаться в темноте в этом районе. Джинджер, погруженная в кошмарные видения, не сводила глаз с дома и, похоже, ничего не слышала. Слава Богу, пикап не остановился.

— Поехали, — сказала она, сжав мою руку. — Мне страшно.

Когда мы отъезжали, я заметил мистера Диси, притаившегося в тени своего гаража с винтовкой. Ему предстояло выступать завтра, последним по очереди свидетелем обвинения.

Джинджер остановилась в мотеле, но возвращаться туда ей не хотелось. Было уже за полночь, выбор оставался невелик, так что мы направились к дому Хокутов, где, переступая через котов, поднялись в мою квартиру.

— И не думай, — сказала она, скидывая туфли и усаживаясь на диван. — У меня не то настроение.

— У меня тоже, — солгал я.

Тон у нее был почти легкомысленный, словно настроение могло вот-вот измениться и, когда это произойдет, можно будет сделать попытку. Я принес из кухни холодное пиво и с радостью предался ожиданию.

Мы уютно устроились на диване, будто собирались проболтать до рассвета.

— Расскажи мне о своей семье, — попросила Джинджер.

Это была не самая любимая моя тема, но для нее я готов был себя превозмочь.

— Ни братьев, ни сестер у меня нет. Мама умерла, когда мне было тринадцать. Отец живет в Мемфисе, в нашем старом доме, откуда никогда не выходит, поскольку у него, как и у дома, почти не осталось нерасшатанных досок. В мансарде у отца офис, и он торчит в нем дни и ночи напролет, играя на бирже. Не знаю, насколько успешно, но подозреваю, что проигрывает он больше, чем выигрывает. Раз в месяц мы перезваниваемся.

— Ты богат?

— Нет, бабка у меня богата. Мать моей матери, Би-Би. Это она одолжила мне денег на покупку газеты. — Она помолчала, потягивая пиво, потом сказала: — Нас было три сестры, теперь осталось две. Мы росли довольно дикими. Отец как-то вечером вышел купить молока и яиц, да так и не вернулся. Мама еще дважды пыталась устроить свою жизнь, но, похоже, что-то она делала не так. Я разведена. Моя старшая сестра тоже. Рода мертва. — Она протянула свою бутылку и чокнулась с моей. — Давай за две не слишком счастливые семьи.

Мы выпили.

Разведенная, бездетная, дикая и очень привлекательная. Мы могли поладить.

Она хотела узнать побольше об округе Форд и его обитателях — Люсьене Уилбенксе, Пэджитах, шерифе Коули, прочих. И я рассказывал все, что знал, ожидая перемены ее настроения.

Но оно так и не изменилось. Вскоре после двух она растянулась на диване, а я в одиночестве отправился в постель.

Глава 16

Когда несколькими часами

позже мы с Джинджер выходили из квартиры, трое Хокутов — Макс, Вилма и Джилма — околачивались возле гаража, наверняка желая рассмотреть, кто у меня ночевал. Когда я бодро представлял им Джинджер, хозяева смотрели на нее презрительно. Я почти ожидал, что Макс ляпнет сейчас что-нибудь вроде: «Сдавая вам квартиру, мы не предполагали, что вы позволите себе заниматься в ней внебрачным сексом». Однако он не сказал ничего оскорбительного, и мы, поспешно запрыгнув в «спитфайр», уехали. Возле редакции Джинджер пересела в свою машину и исчезла. В вестибюле от пола до потолка громоздились стопки свежего номера газеты. Я схватил экземпляр и быстро просмотрел. Заголовок был весьма сдержанным: «СУД НАД ДЭННИ ПЭДЖИТОМ НАЧАЛСЯ: ЖЮРИ ИЗОЛИРОВАНО». Никаких фотографий обвиняемого. Мы и так напечатали их достаточно, я решил приберечь возможность опубликовать еще одну, большую, до следующего выпуска, когда, хотелось надеяться, удастся снять негодяя на выходе из здания суда после оглашения смертного приговора. Мы с Бэгги заполнили несколько колонок подробностями того, что видели и слышали в течение первых двух дней, и я остался весьма доволен нашим отчетом. Он основывался только на фактах. Откровенный, подробный, хорошо написанный и начисто лишенный дешевой сенсационности материал. Суд сам по себе был выдающимся событием, не нуждавшимся в приукрашивании. К восьми часам утра все здание суда и вся главная площадь пестрели свежим выпуском «Таймс».

* * *

В среду утром заседание началось без заминок. Ровно в девять присяжных ввели в зал, Эрни Гэддис вызвал следующего своего свидетеля. Его звали Чаб Брунер, он много лет работал следователем в ведомстве шерифа. По мнению как Бэгги, так и Гарри Рекса, Брунер славился своей некомпетентностью.

Чтобы разбудить присяжных и завладеть вниманием зрителей, Гэддис извлек на свет окровавленную рубашку Дэнни Пэджита, в которой того арестовали в ночь убийства. Пятна крови на ней стали ржаво-коричневыми. Ведя допрос свидетеля, Эрни взмахивал ею так, чтобы все в зале видели эти пятна. Рубашку обвиняемого приобщил к делу помощник шерифа по фамилии Грайс в присутствии Брунера и шерифа Коули. Исследования выявили на ней два типа крови: первую резус-положительную и вторую резус-положительную. Дальнейший анализ, произведенный в криминалистической лаборатории штата, подтвердил, что вторая резус-положительная совпадает с группой крови Роды Кассело.

Я увидел, с каким ужасом Джинджер смотрела на рубашку. Через несколько минут она отвернулась и стала что-то записывать. Меня не удивило, что на второй день она показалась мне еще более привлекательной. Я по-прежнему ждал перемены настроения.

Рубашка была разорвана на груди. Дэнни поранился, когда выбирался из своего искореженного автомобиля, на его теле насчитали двенадцать глубоких царапин. Брунер постарался хорошенько втолковать это присяжным. Далее Эрни продемонстрировал два увеличенных снимка следов, обнаруженных на заднем дворе дома Роды. Потом взял со стола, где лежали вещественные доказательства, туфли, которые были на Пэджите, когда его доставили в тюрьму. Брунер мямлил что-то, путаясь в показаниях, но Эрни удалось заставить его признать, что отпечатки совпали с подошвами этих туфель.

Люсьена Уилбенкса Брунер панически боялся и при первом же его вопросе стал заметно дрожать. Благоразумно проигнорировав тот факт, что на рубашке Дэнни обнаружена кровь Роды, Уилбенкс атаковал Брунера вопросами о научных принципах и искусстве сравнения отпечатков. Вскоре некомпетентность следователя стала очевидна всем. Люсьен обвел мелом некоторые участки рифленого каблука правой туфли и попросил Брунера найти их на отпечатке, чего тот сделать не сумел. А ведь, поскольку основная тяжесть тела при ходьбе приходится на пятку, именно от каблука обычно остается отпечаток более четкий, чем от остальной части ступни, следовательно... Люсьен уболтал всех настолько, что не один Брунер, а даже я усомнился в достоверности отпечатков. Впрочем, это не имело большого значения. Других доказательств было предостаточно.