Последний пророк
Шрифт:
— Не-е… — Голос Тани был вялый и сонный.
— Вот и хорошо. Теперь спи. Вы тоже поспите, друзья. Я буду в карауле.
Я проснулся от сильного тычка в грудь. Тыкали чем-то твердым, железным. Открыл глаза: у лица покачивался ствол «Калашникова». Мы уснули все, и Жан-Эдерн тоже. Теперь было утро, и вокруг нас стояли вооруженные люди. Один из них, видимо, старший, — в полевой форме без погон. Наверное, офицер. Жестом он приказал нам встать. Жан-Эдерн что-то сказал ему по-французски, тот ответил.
— Он хочет знать,
— Скажите ему, — бессильно вздохнул я. Жан-Эдерн принялся что-то объяснять.
— Франсе, руссе, альманья, — брезгливо выговорил офицер. Загорелый, небритый, усталый и злой. И скомандовал по-арабски, обращаясь к своим солдатам.
Нас, без лишних слов, схватили, умело связали руки и повели к машине. Оказывается, на дороге стояли грузовик и армейский джип.
— Я гражданин Германии! — выкрикнул, упираясь, Гюнтер. — Я журналист! Вы не имеете права!
— What's a fuck are you doing? We are foreign citizens! — прохрипел я.
Офицер пожал плечами и ничего не ответил. Гюнтеру заломили руки за спину и потащили, вопящего, к грузовику. Мы благоразумно двинулись сами.
Таня молчала, хромала, но шла. Машку волок за руку один из автоматчиков. Бросили всех в кузов, повезли. Дали нам пару конвоиров. Молодого, с веселыми блестящими глазами, и постарше, угрюмого и чернобородого. Молодой пялился на нас с любопытством, искоса, бородач не поднимал глаз от пола. Машка испуганно таращилась на них, на их блестящее новенькое оружие.
— Папа, что теперь с нами будет?
— Ничего страшного, Еж. Нас просто взяли в плен.
— Но мы же не солдаты, как нас могли взять в плен?
— Не знаю…
— Бог ты мой, когда же это все кончится? — Таня снова зарыдала. — Чего они от нас хотят? Зачем мы им нужны?..
— Скорее всего возьмут в заложники, — скривившись, пробормотал сквозь зубы Жан-Эдерн. — Этот, в форме, насколько я понял, — Али Хамза, полевой командир. Здесь в каждом районе — своя банда. Merde, я уснул как последняя свинья!..
Бородатый конвоир грохнул по полу прикладом: прекратить разговоры! Мы испуганно смолкли. Со злой иронией я вспомнил, как молился на яхте. Что же, Всевышний воистину заступился за нас…
Очень скоро свернули с хайвея на разбитый и ухабистый проселок. Началась пустыня, каменистая и красноватая выжженная земля. Грузовик подбрасывало на колдобинах, швыряло из стороны в сторону. Все, что напоминало цивилизацию, исчезло. Только пыль, желтая трава, песок и кривой кустарник. Дышать стало нечем, носоглотку забило сухой пудрой, повисшей в воздухе.
— Мы где-то у оазиса Эль-Фахз, — тихо сказал Жан-Эдерн примерно после часа езды. — Наверное, туда и направляемся.
Бородатому наскучило, видимо, сидеть просто так. Из складок одежды он выудил короткую трубочку с круглой чашкой на конце и принялся меланхолично набивать ее коричневой смесью из полотняного грубого кисета. Молодой с интересом наблюдал за его действиями. Бородач чиркнул зажигалкой, затянулся. Резко и отчетливо запахло крепкой шмалью. Глубоко всосав дым, он передал трубку молодому,
— Kraut, — констатировал Гюнтер. — Marijuana. И без него было ясно, что курят эти бандиты.
Ехали долго. Страшно хотелось пить, кисти рук отекли из-за жестких веревок. От едкого дыма пополам с пылью болела голова. Наконец за грядой холмов показались пальмы, глинобитные домишки. Видимо, это и был Эль-Фахз. Грузовик встал, скрипнув тормозами. Конвоиры, пошатываясь, спрыгнули на землю, стволами показали нам: выходите. Оазис: кособокая, крашенная известкой мечеть с кургузым минаретом, обнесенная стеной. Дюжина финиковых пальм в ряд у стены. Дальше — глинобитки, кубики с плоскими крышами, бетонное приземистое сооружение, военное с виду. Окна забраны толстыми решетками. Несколько тощих собак лениво забрехали, увидев нас, затем равнодушно повалились в пыль. Показалась на секунду женщина, закутанная в покрывало. Несла на голове огромную плетеную корзину. Тотчас испуганно юркнула в проулок. Больше ни души. Нас погнали к мечети, из ворот которой шел навстречу низенький куцый человечек в камуфляже. Расстегнутый ворот, автомат на плече, блестящий выбритый череп, драная бороденка.
— Салам, Хусейн-бей! — крикнул ему офицер.
— Салам! — простуженно отозвался бритый Хусейн.
Нас одернули, заставили остановиться. Али Хамза о чем-то говорил с Хусейном, похлопывая его по плечу. Каждый хлопок выбивал облачко рыжей пыли. Хусейн недобро косился на нас, зыркал исподлобья. Затем покивал Али Хамзе, сплюнул, подошел.
— Русские?
Вопрос был задан на языке Пушкина и Достоевского. С непередаваемым горским акцентом.
— Не все, — ответил я. — Только мы трое. Еще француз и немец.
— Нигдэ от вас покоя нэт, от собак, — скривился Хусейн. — Руки покажи.
Я протянул ему связанные руки, затекшие, синие. Он брезгливо и тщательно осмотрел мои ладони.
— Армия ходил? Чечня воевал?
— Нет, нет, — поспешно ответил я. — Ни в Чечне, ни в Афгане. Я вообще не служил.
— Откуда сам?
— Из Москвы.
— Москва кем был? На кого работал?
— Я программист. Специалист по компьютерам.
— А тэпэрь гавно будэшь! — Хусейн ощерился, довольный. Сверкнули щедрые золотые коронки в ряд. — Параша заставлю чистить, хуже собаки будэшь. Бабу твою будэм ибат всэ вместе, понял, да? А ты смотрэть будэшь. Сапаги лизат заставлю. Старший брат мой, суки, убили, племянник тюр-ма сидит, дом спалили, атэц-мать в горах прячутся — за все мне отвэтишь, козел!
— Послушайте, я мирный человек… я никого не убивал… я не был на войне… чего вы от меня хотите?..
— Всэ русские — казлы и собаки, — заявил он, толкнув меня кулаком в грудь. — Хуже собак. Аллах вас нэнавидит.
Жан-Эдерн, побагровев от ярости, бросил ему по-арабски несколько фраз. Наверное, бабушка достаточно обучила его языку предков, чтобы понять чеченского подонка. Хотя бы в общих словах. Хусейн прищурился, зеленые глаза по-волчьи заблестели. На голом черепе выступил пот: