Последний путь Владимира Мономаха
Шрифт:
– Забава… – смеялись окружающие. – Если знаешь что, расскажи. У тебя длинный язык.
– Что могу рассказать? По боярскому повелению разорял вороньи гнезда на деревьях и с высоты в оконце смотрел…
Мужем Евпраксии был Алеша Попович, один из старых дружинников Мономаха, сын ростовского попа, красавец собою в молодости и храбрый воин на ловах и на поле брани. Однажды во время отсутствия князя он отстоял Киев от неожиданно появившихся половцев и получил от Мономаха золотую гривну на шею, стал, как некоторые другие, вельможей в его палате. Но вскоре он умер, и молодая его вдовица, красивая как церковь в позолоте, стала притчей на языках у всех киевлянок.
– Что же ты увидел в оконце? –
– Увидел, как Забава в горнице нагая стояла и в ручное зеркало смотрелась. Белая вся как снег, с распущенными волосами как золото.
– А кто еще там был?
– Соловей. Заморский гость.
– Почему так прозвали?
– Когда песни поет, люди плачут. Такой у него голос.
– Целовал Забаву?
– Вино пил из стеклянной чаши, а через нее весь свет виден. Потом на кифаре играл.
– А еще что видел? Пьяница захохотал.
– Надо мною воронье кружилось и каркало. Я с дерева упал на землю. Ничего больше не видел, а если видел, то мне еще жизнь мила, пока мед есть в медуше.
В корчме сидел старый гусляр, забредший сюда после того, как его прогнал священник от церкви. Пьяница сказал ему:
– Вот сыграй нам на гуслях!
Но другой махнул на старика рукой:
– Они боярам любят услаждать слух. Кто-то спросил:
– О чем же он поет, старик?
– О правде.
Сидевший рядом с гусляром на обрубке дерева княжеский отрок Даниил, любитель всяких повестей, вечно слонявшийся по торжищам и людным местам, слушая всюду, о чем говорит народ, сказал:
– Правда ныне как бисер в кале. Не мечите его перед свиньями.
– А тебе что надо здесь? – грозно обратился к нему пьяница. – Твое место в палатах, а не в корчме, где бедняки собрались.
Отрок примирительно ответил:
– Что расшумелся? Гневающийся человек подобен корабельщику, который в печали мечет все свое достояние в море, а когда утихает буря, жалеет то, что бросил в пучину. Так и ты. Что тебе надо от меня?
– В боярских корзнах ходите! – ворчал пьянчужка. Но в это время кто-то стал с волнением рассказывать:
– Чудо великое совершилось в Киеве.
– Какое чудо? – послышались вопросы. – Что сотворилось?
– Никола совершил чудесное явление.
– Может, монахи придумали?
– Разве я знаю.
– А что говорят?
– Будто некто плыл в ладье из Вышгорода в Киев, а жена того человека держала на руках младенца, но утомилась в пути, уснула и уронила дитя в воду, и оно утонуло. Тогда отец стал укорять Николу. Он выговаривал, что не только ему зло причинил, а и себе: кто же теперь его будет считать чудотворцем?
– И что же случилось?
– А вот что: дитя нашли в святой Софии, и вся икона Николы была мокрая от днепровской воды! Сейчас об этом объявляли на торгу, и муж прибежал к жене. Она его при всех бранила, что не верил в святого.
Но за ковшом меда беседа клонилась к веселию. Людям хотелось позабыть о своей бедности. Дед, веселый человек, обнимая внука, сказал ему:
– Спой нам про Моревну. Соседи удивились:
– Так мал – и поет про Моревну?
– Голос ему дан, как соловью.
– Тогда спой, отрок!
Злату тогда было едва десять лет. Он смущался среди чужих. Но дед попросил опять:
– Спой про Моревну.
Злат запел, глядя в небеса, которыми в корчме был закопченный потолок из бревен:
Моревна – это цветы на поле, звезды на небесах, соловьиное пение. Моревна жила за синим морем, замуж за царевича вышла. Была она воительница,Все ссоры затихли, люди слушали древнюю песню. Злат научился петь ее у старого деда. Седоусый гусляр перебирал струны. Наверху жил митрополит и стояли церкви, а здесь, на Подолии, еще хранилась память о древних богах.
Потом гусляр сказал:
– Великий ты будешь певец и прославишь Русскую землю!
Отрок Даниил погладил Злата по голове:
– Горазд ты петь. Не знал, что у нас в Переяславле такой певец растет. Ты чей?
Дед за него ответил:
– Мы с Княжеской улицы. Знаешь плотника Вокшу?
– Вспомнил. Видел тебя с внуком в церкви Михаила. Надо будет князю о тебе сказать.
Отрок пил с дедом мед из одного ковша. Вспоминая песню, Даниил, любитель книжных изречений, сказал:
– Весна есть дева, украшенная цветами, сладостна для зрения.
– А лето? – спросил дед.
– Лето? Муж богатый и трудолюбивый, питающий плодами рук своих и прилежный во всякой работе. Он без лености встает заутра и трудится до вечера, не зная покоя. Осень же подобна многочадной жене, то радующейся от обилия, то печалящейся и сетующей на скудость земных плодов.
– А зима – лютая мачеха, – прибавил пьяница, уже примирившийся с отроком и растроганный песней.
К нему обращались:
– Расскажи еще что-нибудь про Забаву.
– Слышали, что случилось с серебряной чашей?
– Не слышали.
– Вот что случилось, – вытер мокрые усы пьянчужка. – Однажды остановились у нас на дворе калики, шедшие в Иерусалим. Но среди них был один молодой, редкой приятности юноша, по имени Касьян…
Вскоре это стало известно всему Киеву. Странники шли в Иерусалим, питаясь в пути христианским подаянием. Среди этих людей почтенного возраста оказался и Касьян, совсем юный монашек, похожий на архангела со своими длинными кудрями. Проходя городом, они очутились на дворе у Путятишны. По обычаю, их кормили рыбной похлебкой и пирогами в черной избе, когда молодая вдова, бродившая от скуки по всему дому, неожиданно спустилась на поварню и увидела странников. По большей части это были монахи, изгнанные из разных монастырей за пьянство и блуд. Но ее глаза приметили среди них красивого юношу в смешно сидевшем на нем монашеском одеянии. Такому носить бы корзно и парчовую шапку с бобровой опушкой!