Последний рассвет Тарайи

Белый Денис Анатольевич

– Гаруда крылья тебе дал при жизни, Урус! – подошёл сирх, – Только с крыльями Гаруды можно без оружия черных бекетов сломить. Ты не думай, что Качудай слово не держит, Качудай помнит всё и сдержит, иначе Гаруда не простит… – тараторил сирх, усевшись рядом.

– Это каращеи из рода дарбов, – продолжая смотреть в одну точку, ответил Зор

– Кто? – не понял Качудай.

– Они, – кивнул гариец на трупы.

– Черные бекеты –

каращеи?! – недоверчиво переспросил сирх, прищурившись.

– Да, это дарбы, есть ещё адивьи и варры. Адивьи – они, как жрецы ваши, войной не ходят, лишь жатву собирают, а вот одного варра я уже встречал и он не ровня дарбам. Понимаешь, сирх?! – Зор пристально посмотрел в глаза Качудаю, надеясь в отблесках темных зрачков увидеть то самое понимание грядущего, но кроме растерянности там ничего не было.

– Сказывают у нас стих один. Еще со времен льда большого тот стих поётся, что бекеты черные придут, коих дарбами кличешь. Тогда мир от моря до моря погибнет, – вещал Качудай полушепотом, указывая в небо перстом, с благоговением, будто старец со сказом – чумазый, в изношенной засаленной одежде из дубленых кож, сам заросший беспорядочной щетиной, – Но мы – сирхи, под крылом Гаруды, границ не ведающего! Нам бы слово нести жрецам великим о бекетах. Воинов лучших выставит Сарихафат степной.

– Уймись, сирх! – оборвал его резко Зор.

Он поднялся и одного за другим оттащил тела дарбов к обвалу. Уложив их вместе с двумя степняками в одну яму, засыпал землей, бросил беглый взгляд на образовавшийся холм и поспешил прочь.

Степняк в это время начал гоняться за дарбовскими лошадями, но вороные оказались очень строптивы, и будто поняв, что родных наездников ждать не стоит, покружили немного и неторопливой трусцой скрылись, перемахнув ближайший холм.

– Урус-Зор, я долг тебе кровью данный верну, ты верь Качудаю, зла не держи! Постой, Зор! – кричал степняк вдогонку, поспешив следом, так и не сумев поймать себе коня, от чего был расстроен, потому как не был привычен к пешим переходам, проведя всю жизнь в седле.

Зор не гнал сирха от себя. Во всяком случае, врага он в нём уже не видел, да признаться честно – не видел никогда, а не только сейчас. Он вообще никогда в своей жизни не испытывал чувства ненависти или злобы до недавнего момента, пока не появились каращеи. Теперь же новые обретенные ощущения будто придавливали разум, огрубляя его, прерывая путь высшей энергии, которой он всегда мог касаться: всё прежнее

таяло, растворяясь в странных чуждых ощущениях – навязанных, наспех слепленных из грубой материи и по принуждению обретённых, от которых нельзя было отказаться. Казалось, что иногда становилось трудно дышать, и однажды он даже прочувствовал это явно – в момент пробуждения, на границе яви грудь так сильно сдавило, что никак не получалось вдохнуть, а когда удалось, жадные глотки воздуха показались будто пустыми пресными и воздух такой спёртый, чужой, не родной. Краски мира смазывались, тускнели, хотя это, наверное, только казалось. Зор полагал, что теряет свою искру и больше всего боялся, что «ослепнув», не сможет уже воплотить задуманное никогда – это в свою очередь угнетало еще сильнее. Он понимал, что попал в какой-то замкнутый круг, хитроумный капкан, выставленный искусным охотником, в который угодил и угодил сознательно, не имея права не попасться. Капкан сжимал свою хватку всё сильнее при каждой попытке высвободиться, от чего становилось еще паршивее.

– Ты хороший боец, Урус-Зор! – догнал его Качудай, пыхтя от изнуряющей жары, – но вот доспехи где твои?! Не красит воина голь, что даже сталь лунную некуда приладить.

– Я не воин, сирх! И что ты всё время меня Урусом называешь? – остановился Зор, сложив руки на груди, заглянув в прищур глаз степняка.

– Ну как же, гляди какой урусный, – указал степняк на его цвет волос, – бель самая, что чуть не снежная. Да вы все урусы, – махнул он рукой, хмыкнув, и зашагал быстрее.

Грязный, невысокий, в рванье степняк с черными, как смоль волосами и высокий белобрысый полуголый, в одних драных штанах гариец – они создавали контраст двух странных путников, которым удивились бы и сирхи и даже гарийцы.

Они шли до самого вечера без остановок, на что степняк постоянно возмущался, бубня себе под нос недовольства и сетуя на отсутствие коня. Зор шагал без устали, не обращая почти никакого внимания на суетного сирха. Учтя сегодняшний урок, он заставил его искупаться в первом попавшемся ручье, чтобы хоть как-то избавиться от запаха, которым тот был пропитан насквозь, попутными ветрами разносившими его по округе. Сирх противился поначалу, но подталкиваемый тяжелой рукой своего спутника, все же не стал спорить и, усевшись в быстром ручье, старательно шуровал одежду, в попытке отстирать застарелую грязь.

Конец ознакомительного фрагмента.