Последний рассвет
Шрифт:
Ужиная, Шуинсай был по-прежнему строг и задумчив, предупредил сына, чтобы следующие несколько месяцев слушался Йиро и не смел опаздывать. И Шиничиро чувствовал: терпение отца не беспредельно — отец и так едва простил ему прошлую провинность.
— Не дай повода, чтобы мне сообщили о неповиновении — не избежать твоей спине бамбука!
Несмотря на неловкость, ими владело прекрасное чувство близости родных людей. В душе у каждого будто загорелся огонёк и не поделиться его теплом, казалось, невозможно.
Шина, подозревая долгое расставание, находилась в смятении, нервно молчала и пристально глядела на мужа. Волновалась, как ни странно, даже Рёи. Только Шиничиро пребывал в приподнятом настроении и хлопал длинными ресницами, не отводя глаз от отца. Его отлучка из додзё
Иногда в короткие вечерние часы за ужином Шиничиро мог поговорить с папой не о тренировках, пошутить, улыбнуться, послушать истории, которые довелось узнать от простонародья на городском рынке, или от деревенского кузнеца, обрабатывавшего одновременно и додзё Ампаруа, к которому не раз заглядывал мальчишка просто так, полюбоваться на процесс. Хотя вообще-то кузнецы считались колдунами…
Наконец, выпив третью чашку саке, Шуинсай зарумянился, слегка прищурил глаза, сверкнувшие яркими бусинами, и растянул губы, облегчённо вздохнул. Обычная строгость пропала, в движениях и голосе чувствовалась лёгкая развязность. У сына и отца находилось мало тем для разговора. Сегодня, почувствовав натянутость и гнетущую тишину, Шуинсай стукнул себя по коленке и проговорил:
— Как-то старый мастер сказал, мол, не сражайся против женщины и… дуба, ведь в них — один дух и сила. Дерево стоит, не шелохнётся, и женщина порой бывает непреклонна.
Про искусство боя Шуинсай мог разглагольствовать часами, красноречиво и сочно, но шутить не умел — заметно старался разрядить обстановку неловкости. Шина иронично посмотрела на него. Он продолжил:
— Живот спокойный — хорошо — сытый. Живот неспокойный — сходи на место…
— Умереть со смеха! — сдержано рассмеялась Шина, прикрывшись рукой. Служанка улыбнулась шутке к вечернему столу…
— Умирать… — повторил Шуинсай недоверчиво. — Обратите внимания на картины в комнатах — это ведь живые люди, оставившие частицу своей души ради чести. Как бы я хотел, чтобы и мои ученики потрудились так же. Но умирать… «Вы можете красиво умереть в лепестках сакуры, но лучше жить среди бамбука, поверьте», как советовал мудрец. — Тучи — хорошо, как легко на них будет, но без них — легче, ты ведь жив.
— Остановись, данна, оставь философствовать монахам! — ласково попросила Шина. — Мы привыкли, что ты строг и молчалив за столом, а болтовня — на тебя так не похоже!
— Что касается «остановись», — несло Шуинсая. — Время — скрипучая повозка, никогда не знаешь, когда остановка…
Стоило домашним что-то сказать, как он хватался за слово, словно ястреб за добычу, и в развитие своим тревожным мыслям выдавал банальность или пошлость. Редко он бывал дома разговорчивым и весёлым, в основном уходил в думы и молчал — одно из качеств, которое Шина любила в муже, а сын — уважал в отце.
— Отец, как будешь тренировать сестру императора? — с интересом спросил Шиничиро. — Выше четвёртого и пятого дана женщина не поднималась. Получить уровень мастерства выше — невозможно. По природе своей женщина хрупка и получение высших данов может навредить. Сколько случаев, что женщина не выдерживала испытания духа и погибала?! Тело её может быть подготовлено, но дух — нет.
— Я тоже об этом слышала, — сказала Шина, закивав.
Посерьёзнев, Шуинсай ответил:
— В Суа-химэ есть сила. Иначе Кендзо не тратил бы на неё время, даже если бы ему приказал сам император, он сумел бы отговориться. Единственный верный помощник, который проницательнее и мудрее Конфуция, покажет. Время…
Что касалось времени, то оно дьявольски раздражало Белого Тигра. Пропадая в скучных государственных делах, выслушивая неинтересные доклады, сёгун тосковал — по лязгу стали, боевым крикам, жаждал ощутить бесподобное чувство эйфории сражения. Однако надо было разоблачить
Йиро, узнав о том, что мастер Шуинсай не собирался брать его на испытания, не расстроился — знал, что не готов: после победы над ним Суа, путь к высокому дану был ему пока закрыт. Признаться, он обрадовался: тренировать группы учеников и жить дома — гораздо уютнее, безопаснее и веселее, нежели прозябать в горах, где орудовали бандиты. Что касалось Чонг-Ву, то Лао взял его своим заместителем, несмотря на поражение.
Когда у одних накапливались проблемы, у других не находилось совсем. Беззаботный Шиничиро по-прежнему продолжал пропускать тренировки. Когда соизволил прийти, то обнаружил маленького старика с тростью, в чёрных таби и широких штанах с белыми полосами, заложенных в складки на поясе, в кимоно с кружевными рукавами, удлинёнными и растянутыми, словно юката. Он сидел на скамейке и любовался садом. Его седая, точно пух, борода, охвачена коричневым кожаным ремешком у самого подбородка. Нос орлиный, голова овальная, как яйцо, загорелая, сморщенная, точно чернослив. На затылке и на висках — редкие жёсткие серо-белые волосы, образовавшие точно венок. На выпуклом темени сидела мохнатая родинка. Черты лица неподвижные, могли принадлежать и странствующему монаху и мастеру ниндзю-цу одновременно. Но всего больше этот старик походил на итимэ-кодзо, монашка-демона, что подкарауливает путников у дорог, даром что двуглаз.
— Старик, ты не заблудился? — уточнил Шиничиро, подойдя. — Нам не нужны ни садовники, ни слуги. Торговая площадь — в центре Эдо возле стены дворца. Проваливай отсюда, скамейка принадлежит парнишке Шини!
Испытующий взгляд старика, вмиг обратившийся на юношу, стал холоден, точно горное озеро, заставил поёжиться на месте. Птичьи глаза — чёрно-лиловые, как земля после дождя, расширились. Он протяжно свистнул.
В саду появились незнакомые ученики. Татуировки покрывали их плечи. На лбах темнели повязки, на которых изображались два иероглифа кровавого цвета, означавших «Затаившийся дракон» — символ столичного додзё мастера Кендзо.
— Двадцать ударов, — проговорил возмутившийся старик, и продолжил любоваться красивыми цветами.
— Эй, я не знал! — растерялся Шиничиро. И, перескочив через низкую изгородь сада, побежал к Йиро, что тренировал группу малышни.
Йиро всегда готов защитить друга, но тут воздержался: просто так ученики Кендзо никого бы не ловили. Растолкав толпу, рявкнув на Йиро, Шини хотел запереться на складе оружия. Морико, перегородив ему путь, встала в дверном проёме. Её лицо пылало от волнения, отражая борьбу противоречивых чувств. Согласно кодексу додзё, требовалось схватить и сдать провинившегося ученика мастеру, чтобы не создавать соблазн нарушения субординации, но если этим нерадивым юношей оказался Шини, что делать тогда?!