Последний ребенок в лесу

Лоув Ричард

На протяжении всего одного века в восприятии природы американцами открытый утилитаризм сменился романтической привязанностью к электронной дистанцированности. Американцы пересекли не один рубеж, а целых три. И третий — это тот, на котором растет сегодняшняя молодежь, и на этом рубеже ничуть не меньше неизведанного, и вторжение в него ничуть не менее рискованно, чем в описанные Бирдом времена.

Важность пересечения первого рубежа была отмечена в 1893 году на Международной выставке Колумба в Чикаго во время празднования 400-й годовщины открытия Колумбом Америки. Тогда в Чикаго, на заседании Американского исторического общества, Фредерик Джексон Тернер, историк из университета в штате Висконсин, представил свою «диссертацию о рубеже». В ней он аргументированно доказывал, что «наличие участков свободной земли, их постоянное уменьшение и продвижение американских поселенцев в западном направлении объясняло развитие американской нации», определяло ее историю и характер американцев. Он связал это заявление с результатами переписи

населения в США в 1890 году, которая обнаружила исчезновение четкой линии американского рубежа, то есть «исчезновение границ». В том же году производившие перепись заявили об окончании эры «свободной земли», то есть той самой земли, которую можно заселять и возделывать.

Тезис Джексона, не привлекший к себе в то время особого внимания, впоследствии лег в основу одного из наиболее важных положений в американской истории. Джексон утверждал, что каждое поколение американцев раньше возвращалось «в примитивные условия на постоянно продвигающемся вперед рубеже». Он определял его как границу, «на которой дикость встречается с цивилизацией». Основные американские черты могли сложиться, говорил он, под влиянием того самого рубежа, явления, характеризовавшегося «сочетанием силы и грубости с проницательностью и пытливостью, практичностью и изобретательностью ума, способностью быстро оценить целесообразность и извлечь выгоду, умением приложить ко всему руку мастера… не знающей покоя, неугасимой энергией, доминирующим индивидуализмом». Историки до сих пор ведут дебаты по поводу этого тезиса Тернера. Многие, хоть их и не большинство, отвергают рубеж в том понимании, как видел его Тернер, то есть как тот самый ключ, который дает разгадку американской истории и американского характера в целом. Иммиграция, промышленная революция, Гражданская война — все эти события оказали большое влияние на нашу культуру. Да и сам Тернер позднее пересматривает свою теорию, включая в нее события, не уступавшие по значению рубежу, такие как, например, нефтяной бум 1890-х.

И все же в те времена все американцы, начиная от Тедди Рузвельта[13] и кончая Эдвардом Эбби[14], продолжали считать себя пересекающими рубеж исследователями. В 1905 году, в день вступления в должность президента Рузвельта, по Пенсильвания-авеню проехали ковбои, парадным строем прошла Седьмая кавалерия, присоединились к празднованию и американские индейцы, в числе которых был вызывавший когда-то страх Джеронимо[15]. Этот парад фактически возвестил о переходе первого рубежа и вступлении в зону второго, который существовал преимущественно в воображении людей. Этот самый второй фронтир и запечатлел в своих рассказах и иллюстрациях Бирд; он существовал и в семейных фермерских хозяйствах, количество которых уже уменьшалось, но они продолжали играть определяющую роль в жизни американского общества. Характерные черты этого второго рубежа особенно отчетливо проявились в первые десятилетия двадцатого века в урбанизированной Америке; свидетельство тому — создание в крупных городах огромных парков. Второй рубеж был временем, когда пригород неустанно заявлял о себе; мальчики играли в лесников и скаутов, а девочки только и мечтали жить в маленьком домике где-нибудь в прерии, а в строительстве крепостей не уступали мальчишкам.

Если первый рубеж был исследован дотошными Льюисом и Кларком[16], то второй наделил романтическими чертами Тедди Рузвельт. Если представителем первого был настоящий Дэви Крокетт, то на гребне второго стал диснеевский Дэви[17]. Если первый этап был временем борьбы, то второй — временем вдумчивой оценки, временем торжества. С ним пришла новая политика сохранения и защиты, более пристального внимания к освоенным и окрашенным в романтические краски полям, рекам и окружающим их лесам.

Заявление Тернера, сделанное в 1893 году, нашло свое продолжение в году 1993-м. Если первое основывалось на результатах переписи 1890 года, то новая демаркационная линия была проведена под переписью 1990 года. Через сто лет после Тернера и государственной переписи населения Американское бюро переписи населения сделало тревожное заявление об окончании того, что мы привыкли считать американским рубежом. Оно обнародовало отчет, который ознаменовал собой смерть второго рубежа и рождение третьего. В этом году, как сообщала Washington Post, представленное, как обычно, федеральным правительством ежегодное исследование фермерских хозяйств стало «символом серьезных изменений в стране». Население фермерских хозяйств столь значительно сократилось (если в 1900 году фермерские хозяйства в США составляли 40 %, то в 1990-м — всего 19 %), что опубликованные материалы произвели удручающее впечатление. Несомненно, отчет 1993 года был таким же важным, основанным на переписи свидетельством, как и приговор рубежу, вынесенный когда-то Тернером. «Раз столь сногсшибательные перемены оказались зафиксированными в цифрах таких, казалось бы, простых сравнительных отчетов, то нам уже нечего добавить», — заключала Washington Post.

Эта новая символическая демаркационная линия говорит о том, что дети бума, американцы, родившиеся в период демографического всплеска 1946–1964 годов, могут оказаться последним поколением американцев, коим довелось испытать ощущение непосредственной, столь естественной для человека близости к воде и земле, на которой мы живем. Многие из нас, кому теперь за сорок и больше, видели и фермерские угодья,

и леса, начинавшиеся сразу за городом, у многих были родственники в деревне. И даже если мы жили в центре города, то, как правило, были бабушка с дедушкой или тетя с дядей, которые жили на ферме или недавно приехали оттуда вместе с хлынувшей в города в первой половине XX века миграционной волной сельских жителей. Для сегодняшних молодых людей эта естественная кровная связь с землей исчезает, подводя тем самым черту, знаменующую конец второго рубежа.

На третьем рубеже оказались дети сегодняшнего дня.

Характерные черты третьего фронтира

Ни Тернер, ни Бирд не могли и предположить, как третий рубеж сформирует взгляды на природу нынешних молодых американцев и их будущих детей.

Еще окончательно не сложившийся и совсем не изученный, этот новый рубеж характеризуется по крайней мере пятью основными чертами: намечающееся отсутствие представления как в обществе в целом, так и у каждого индивида о происхождении того, чем мы питаемся; исчезновение четкой грани между машиной, человеком и животными; все увеличивающееся интеллектуальное осознание нашей связи с другими животными; вторжение диких животных в наши города (даже несмотря на то, что дизайнеры-урбанисты в городских окрестностях подменяют естественность природой искусственной); появление пригородных зон нового типа. Большинство присущих третьему рубежу черт можно обнаружить и в других технологически развитых странах, но особенно очевидно указанные изменения проявились в Соединенных Штатах (скорее всего, из-за контрастности нового образа сложившимся у нас представлениям о рубежах). С первого взгляда кажется, что между отмеченными характерными чертами нет логического соответствия, но во времена революционных изменений всегда трудно обнаружить какую-то логическую связь и последовательность.

На третьем рубеже созданный Бирдом романтический образ ребенка среди природы кажется не менее старомодным, чем изображения рыцарей Круглого стола. Здесь герои, ассоциировавшиеся с природой, оказались неуместными; тот самый Дэви Крокетт, который был символом первого рубежа, да и диснеевский Дэви со второго, исчезли и почти позабыты. Поколение, вышедшее из того времени, когда носили куртки из оленьей кожи и бабушкины платья, теперь растит поколение, для которого любая мода урбанистична — будь то пирсинг, тату и тому подобное.

Наши дети считают, что продукты прилетают к нам с Венеры, а хлеб выращивают на Марсе.

Мой друг Ник Рейвен, который живет в городе Пуэрто де Луна в штате Нью-Мексико, несколько лет был фермером, затем плотником, а потом стал учителем в одной из тюрем Нью-Мексико. Мы с Ником многие годы вместе рыбачили, но вообще мы очень разные люди. Если его я назвал бы настоящим отцом XIX века, которому чужды сомнения, то себя скорее отнес бы к папам века XXI, которым они свойственны. Ник уверен, что рыбу нужно ловить и съедать, я же думаю, что ее нужно ловить и в большинстве случаев отпускать. Ник считает, что жестокость неизбежна, страдания идут на пользу, а отец должен приучить детей к тому, что жизнь сурова, и дать им самим возможность в этом убедиться. Я же полагаю, что как отец я, наоборот, должен оберегать моих детей от жестокости мира, и чем дольше, тем лучше.

В своей ранней книге «Паутина жизни» (The Web of Life) я уже описывал, как Ник и его дети решали вопрос «животные — пища»:

«Когда дети Ника были еще маленькими, его семья жила на ферме, к которой через долину с глинобитными домиками и тополями вела неасфальтированная дорога. Как-то его дочка, придя домой, обнаружила своего любимого козленка (который, хоть и не был ее питомцем, но всегда следовал за ней по пятам) освежеванным, выпотрошенным и подвешенным в сарае. В то время семья Ника была очень стеснена в средствах, и в их рационе было мясо либо из их фермерского хозяйства, либо добытое Ником на охоте. Девочке очень трудно было пережить увиденное.

Ник утверждает, что ни о чем не сожалеет, однако продолжает вспоминать об этом случае. Ей было тяжело, говорит он, но с той минуты дочь запомнила на всю жизнь, откуда берется мясо, которое она ест, она поняла, что оно не появляется само собой в целлофановом пакете. Я бы не хотел, чтобы мои дети пережили нечто подобное, но и жизнь моя складывалась совсем не так, как у Ника».

Мало кто из нас не сталкивался с жестокостью в поисках ответа на вопрос, откуда берется пища, однако большинству молодых людей не с чем сравнивать. Многие из современной молодежи, может, и становятся вегетарианцами и покупают продукты в отделах «Здоровая пища», но мало кто из них выращивал себе еду, особенно если речь идет о животных. Менее чем за полвека общество в своем развитии отошло от того пути, когда в стране преобладали маленькие фермерские хозяйства, а представление Ника о хлебе насущном было типичным, и наступил такой переходный период, когда загородные участки, где выращивают овощи и фрукты к семейному столу, стали просто возможностью разнообразить герметично упакованные, выращенные в искусственных условиях продукты. С одной стороны, молодые люди лучше осведомлены, откуда берется еда. Благодаря движению в защиту прав животных они узнали, к примеру, в каких условиях содержится птица на ферме. Возможно, тот факт, что становится все больше студентов институтов и колледжей, поддерживающих вегетарианство, не является случайным. Однако это необязательно означает, что молодые люди лично сталкиваются с теми источниками, откуда еда поступает к ним на стол.