Последний рыцарь Тулузы
Шрифт:
При этом они недвусмысленно давали понять Иннокентию, что дальнейший разгром Тулузы не даст начаться очередному и заранее запланированному крестовому походу против извечных врагов христианского мира – сарацинов.
Потому что невозможно одновременно содержать две огромные армии, воюющие в разных частях света, как нереально сесть одним седалищем сразу же на двух лошадей. Все эти справедливые требования не могли не довести легатов до белого каления, так как в результате заступничества знаменитого короля им приходилось бороться с еретиками в Тулузе и одновременно с тем отвечать за каждый свой новый шаг перед Ватиканом.
В 1213
Ручательство короля могло бы положить конец войне и разрушению графства Тулузского, так как оно содержало в себе необходимые гарантии и позволяло считать поход против еретиков юга победоносным. Но Арнольд из Сито усмотрел в гарантиях короля Арагонского стремление вернуть все на круги своя и пригрозил королю, а заодно и всем его вассалам, отлучением от церкви.
В сентябре того же года произошло решающее сражение при Мюрэ, на котором встретились силы романской коалиции, подкрепляемые каталонскими идальго короля Арагонского, и крестоносцы.
На тот период Раймону уже исполнилось пятьдесят семь лет; годы не сделали его более привлекательным, но при этом он был самым знаменитым и почитаемым монархом. Когда Раймон Шестой и Петр Арагонский появлялись среди своих воинов, те встречали их криками восторга, горожане толпами вели в шатры про славленных рыцарей и знаменитых монархов своих дочерей и жен, стараясь поддержать воинов-защитников, выказывая им таким образом свои верноподданнические чувства.
Как оказалось позже, именно эти подношения и сгубили славного короля Арагона, но об это позже. Я хочу вернуться к младшему брату Раймона Булдуину, о котором совершенно не упоминал с того времени, когда последний был еще ребенком. На самом деле мне никогда не было дела до этого парня. Сначала граф Раймон Пятый держал меня при себе, затем приставил к своему старшему сыну, которому я был и учителем, и телохранителем в одном лице.
Так что я обращал внимание на Булдуина постольку, поскольку тот находился рядом. Формально Булдуин был на стороне Раймона вплоть до последнего Собора в Сен-Жиле, когда тот потерял всю свою власть. Позже он открыто перешел на сторону аббата Сито и крестового похода, а на самом деле просто пытался подобрать, что плохо лежало, или выклянчить у легатов передачи земель брата в свое пользование.
Во время сражения при Мюрэ братья наконец встретились, и Булдуин был пленен. Раймон затащил его в замок Шато де Лольми, где судил за измену и приговорил к смерти.
На следующее утро на площади у церкви был спешно сооружен эшафот и плаха. Булдуина, бледного и трясущегося от страха, ждал палач. При виде его Булдуин упал в обморок, так что до эшафота его несли на руках.
Рыцари Булдуина, с цепями на руках и в простых рубахах на голое тело, ждали своей очереди покинуть этот свет. После того как священник и Совершенный исповедовали их и дали последнее утешение, с кубком в руках и изрядно навеселе перед осужденными
– Ну что, сукины дети, обосрались?! – весело приветствовал он мятежников. – Впрочем, я не держу на вас зла. – Он икнул и, проливая вино на свой дорогой наряд, подошел к одному из осужденных. – Боже мой, клянусь апостолом, это же Дени из Монреаля, славный рыцарь, большая честь сражаться с таким воином. А это, – он засеменил к другому пленнику, – это же Джон из Сайсака. – Он отпил вина. Казалось, что Раймон едва стоит на ногах, как вдруг он взглянул на осужденных совершенно трезвыми глазами и, бросив пажу кубок, безошибочно назвал имена и титулы всех приговоренных дворян, которые теперь ждали смерти вместе со своим недостойным командиром.
– Славная подобралась компания, – вздохнул он, отметив последнего рыцаря. – Ну, что ж, конечно, все вы здорово влипли, спутавшись с моим братиком. Но ничего не поделаешь, если он такой дурак, чтобы покушаться на мою собственность, выступая против собственного сеньора, Бог ему судья. Вас я как раз могу понять. Что ж, если вы дадите мне клятву, что не будете больше сражаться против меня, я помилую вас. Если нет, – он помедлил, глядя в небо, которое вдруг начало заволакиваться тучами, – вы либо умрете, либо разделите участь своего, с позволения сказать, сеньора, который отправится в ссылку туда, куда я это ему укажу. Я правильно рассудил, Анри?
Я с радостью стянул с головы колпак палача. Надо ли говорить, что в воинстве Раймона, равно как и среди рыцарей короля Арагонского, не было человека, способного соперничать со мной в росте и силе. А значит, я как никто другой подходил на роль чудовища-палача в придуманной Раймоном и Петром мистерии, чтобы до смерти напугать его непутевого братца.
Обливаясь слезами благодарности или стыда, Булдуин тут же поклялся не вредить более своему старшему брату, то же сделали и его люди, после чего мы все сели за веселый пир, слушая трубадуров, состязаясь в скорости поглощения вина и великолепных блюд и целуя присланных из окрестных городов и деревень девчонок.
Кстати, о женщинах. Я уже хотел как-то рассказать о том, что именно женщины сгубили славного короля Петра из Арагона.
А было это так. Перед решающей битвой, по заведенному не помню когда обычаю, Петр из Арагона гулял на пиру, во время которого ему, Раймону и всем доблестным рыцарям, находящимся в лагере, были предоставлены самые красивые женщины тех мест.
Покойный Мишель де Савер всегда предупреждал своих учеников от излишнего употребления вина и расходования сил на любовные утехи перед боем.
Против вина я лично ничего не имею, так как отродясь плохо хмелею и не был до сих пор свален с ног винным бесом. Совсем другое дело – мерзкое пиво, которое так нравится англичанам и германцам. С этого подлого напитка неизменно тянет сходить по нужде, так что во время боя приходится делать это под себя, что малость неудобно.
Что до прекрасных дам, то сам я никогда не верил, будто бы силы рыцаря могут пострадать в результате постельных утех, тем не менее обычно я ограничивал себя. Одна, возможно, две девушки перед боем, мне кажется, не должны возбраняться даже самыми строгими судьями чужой нравственности. Но в ту ночь арагонский сеньор, похоже, перебрал и с вином, и с женщинами, так что на утро не мог держаться на ногах во время совершения мессы. О чем свидетельствую я лично.