Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика
Шрифт:
Однако не эта мысль преследовала его больше всего. Различные гипотезы убийства убедили его в том, что виновники и мотивы этой казни, в самом факте которой уже давно никто не сомневался, уже никогда не будут раскрыты. Его заставила заговорить та роль, которую Гринсон сыграл в ночь убийства. Майнера преследовали вопросы, которые он не смел сформулировать, ему не давали покоя молчание психоаналитика, его убитое лицо, взгляд, который он, отвернувшись, бросил на застекленную дверь и бассейн своей виллы в Санта-Монике в тот мерцающе-пурпурный вечер, когда он задал ему вопрос:
— Извините, но кем она была для вас — простой пациенткой? Кем вы были для нее?
— Она стала моим ребенком, моей болью, моей сестрой, моим безумием, — ответил Гринсон тихо, словно припоминая
REWIND. Майнер пришел к Форджеру Бэкрайту не за тем, чтобы раскрыть ему тайну заговора и дать ответ на вопрос, который мучает агента ФБР Дейла Купера в сериале «Твин Пикс» Дэвида Линча: «Кто убил Мэрилин Монро?» Он пришел задать другой вопрос: «Что произошло за те тридцать месяцев, в которые Гринсона и Мэрилин охватило страстное безумие психоанализа, преступившего свои границы?»
Лос-Анджелес,
Уэст Сансет-бульвар
январь 1960 года
Даже в самом конце жизни доктор Гринсон так и не забыл тот день, когда Мэрилин Монро срочно вызвала его к себе на дом.
«Вначале мы смотрели друг на друга как совершенно чужие люди, готовые разойтись в разные стороны, потому что им нечего делать вместе. Она — такая красивая; я — скорее непривлекательный. Легкомысленная блондинка и целитель мрачных глубин человеческой души — что это за пара?.. Сейчас я понимаю, что эти различия были чисто внешними: я в душе был актером и пользовался психоанализом, чтобы удовлетворять свою потребность нравиться, а она — интеллектуалкой, которая защищалась от страданий, связанных с размышлениями, своим детским голоском и напускной глупостью».
Мэрилин обратилась к тому, кто должен был стать ее последним психоаналитиком, когда начала сниматься в фильме «Давай займемся любовью» режиссера Джорджа Кьюкора. Ее партнером по фильму и любовником был Ив Монтан. Трудности, с которыми столкнулась Мэрилин, были всего лишь новым эпизодом в сложной работе актрисы в Голливуде. Диван психоаналитика представлялся ей обязательным средством от кризисов во время каждых съемок. Чтобы преодолеть приступы волнения, стеснительности и тревоги, которые парализовали ее на съемочной площадке, она за пять лет до того начала свой первый курс психоанализа в Нью-Йорке. Она обращалась последовательно к двум психоаналитикам, Маргарет Хохенберг и Марианне Крис. Осенью 1956 года, во время съемок фильма «Принц и хористка» режиссера Лоренса Оливье, у нее даже было в Лондоне несколько сеансов с дочерью самого Фрейда, Анной.
Теперь, в начале шестидесятых годов, вернулись ее страхи перед камерами кинокомпании «XX Сенчури Фокс» («XX Century Fox»), которая недоплачивала ей и плохо с ней обращалась. По контракту Мэрилин должна была сняться в последнем фильме. Съемки «Давай займемся любовью» все никак не могли начаться. Мэрилин трудно было играть роль Аманды Делл, танцовщицы и певички, которая влюбилась в миллиардера, не зная, кто он такой, и не заботясь о деньгах и репутации. Пока съемочная группа ждала, когда она пробудится от тяжелого сна, навеянного барбитуратами, и наконец прибудет на съемки, опоздав на несколько часов, на первый план выходила ее дублерша, Эвелин Мориарти. Она занимала место Мэрилин на площадке во время пробных съемок и даже первых репетиций с другими актерами. В начале съемок Ив Монтан признался Мэрилин в собственном страхе неудачи, и общая тревога очень быстро их сблизила. Работа над фильмом стояла на месте из-за внесения поправок в сценарий и неуверенности режиссера. Атмосфера катастрофы сгущалась над студией, парализованной его элегантным и рассеянным безразличием. Хотя Мэрилин была не единственной виновницей отставания от графика, продюсеры велели ей сделать что-то, чтобы не ставить под угрозу завершение работы над фильмом.
В Лос-Анджелесе у нее не было постоянного психоаналитика. Она обратилась за помощью к доктору Марианне Крис, у которой уже три года лечилась в Нью-Йорке. Крис порекомендовала Ральфа Р. Гринсона, одного из самых видных психотерапевтов в Голливуде, предварительно спросив его,
Первый сеанс состоялся в отеле «Беверли Хиллз». Из соображений секретности и из-за физического состояния актрисы беседа прошла в бунгало со светло-зеленым ковровым покрытием, где она проживала. Психоаналитику не удалось убедить Мэрилин прийти к нему в кабинет. Первый контакт был недолгим. После нескольких вопросов, относящихся скорее к ее медицинскому состоянию, чем к психической истории, Гринсон предложил принять ее позднее в своем кабинете, неподалеку от отеля. В течение почти шести месяцев съемок Мэрилин каждый день в послеобеденное время покидала съемочную площадку, чтобы явиться в кабинет своего психоаналитика в «Беверли Хиллз», Норт Роксбери-драйв, на полдороге между студией «Фокс» на Пико-бульвар и ее отелем на Сансет-авеню.
Архитектура отеля «Беверли Хиллз» напоминает его постояльцев. Фальшиво-импозантный розовый фасад. Беспорядочная, эклектичная, нелогичная планировка. Кричащие цвета тонированных цветных фильмов. Мэрилин вместе со своим мужем, Артуром Миллером, проживала в бунгало № 21. Ив Монтан с женой, Симоной Синьоре, занимал двадцатый номер. По счетам актеров, проживающих в этой гостинице в стиле «средиземноморского возрождения», напоминающей довоенные фильмы, платила студия «Фокс». Мэрилин смеялась над этим словом: «Возрождение». Как будто что-то и впрямь может возродиться. Как будто можно восстановить то, что никогда не существовало. Тем не менее она регулярно приглашала к себе из Сан-Диего прилетавшую на самолете пожилую даму, которая тридцать лет назад на площадках Эм-джи-эм обесцвечивала волосы звезды безумных двадцатых годов Джин Харлоу. Она посылала за Перл Портерфилд лимузин и угощала ее шампанским и черной икрой. Перл пользовалась старым методом — перекисью водорода, и Мэрилин не надо было ничего другого. Ей особенно нравилось слушать рассказы о звезде, ее блистательной жизни и холодной смерти. Возможно, эти истории были такими же фальшивыми, как платиновый оттенок ее волос и сама парикмахерша. Это был мир кино, и Мэрилин видела саму себя на экране воспоминаний.
Голливуд,
Сансет-бульвар
1960 год
Лос-Анджелес, город ангелов, стал фабрикой грез. Встреча Ромео Гриншпуна, ставшего Ральфом Гринсоном, и Нормы Джин Бейкер, также известной как Мэрилин Монро, могла состояться только в Голливуде. Два человека со столь разной личной историей могли встретиться только в «Тинсельтауне», городе прожекторов, блесток, гирлянд, вблизи от студии с ярко освещенными площадками, на которых актеры выставляли напоказ темные уголки своих душ.
Именно там психоанализ и кино роковым образом переплелись. Их встреча была встречей двух незнакомцев, открывающих друг в друге не сходства, а скорее общие стремления — и не расстающихся лишь по недоразумению. Психоаналитики пытались истолковывать фильмы — иногда успешно, — кинематографисты ставили фильмы о психотерапевтах, интерпретирующих бессознательное. И те и другие — богатые, ранимые, невротичные, неуверенные в себе — были больны и лечились лошадиными дозами «словесной терапии». Бен Хехт — сценарист фильма «Завороженный» Альфреда Хичкока, десять лет спустя послуживший Мэрилин «негром» для написания автобиографии, — в 1944 году выпустил роман «Я ненавижу актеров». Он показал людей золотого века кино под всеми ракурсами психопатологии: психоз, невроз, перверсии. «Над каждым в Голливуде как дамоклов меч нависает угроза стать, рано или поздно, жертвой депрессии. Я знал кинорежиссеров, которым не пришло в голову ни одной идеи за десять лет и которые, тем не менее, в одно прекрасное утро или в один прекрасный вечер вдруг рухнули, как переутомившиеся гении. Пожалуй, с самой ошеломляющей частотой депрессия поражает актеров».