Последний секрет

Вербер Бернард

– Надо же, вон и Эол! – сообщает Умберто.

– Эол? – эхом повторяет Лукреция.

– Бог ветров. В «Одиссее», вы разве не помните?

– Опять Одиссей.

– Феншэ постоянно его вспоминал…

Умберто декламирует стихи Гомера.

– «Мех развязали они. И вырвались ветры на волю…»

Море совсем вздыбилось. Их начало мотать из стороны в сторону. Сверху вниз.

Во внутреннем ухе Лукреции работа идет полным ходом. За улиткой находится орган, рецептор движений – утрикул. Это сфера, она наполнена студенистой жидкостью, эндолимфой, в

которой плавают маленькие камешки, отолиты. На нижней стенке сферы есть реснички. Когда лодку качает, утрикул, хорошо прикрепленный к черепу, отклоняется в сторону. Эндолимфа и отолиты остаются неподвижными, как бутылка, которую наклоняют, но ее конфигурация не изменяется. Эндолимфа сгибает реснички в глубине утрикула, и те передают сигнал, заставляющий тело принимать определенную позицию в пространстве. Однако глаза получают иную информацию, и два противоречащих друг другу сигнала смешиваются, что вызывает тошноту.

Лукрецию Немро выворачивает наизнанку. Исидор присоединяется к ней.

– Это ужасно! – жалуется она.

– Гм. Боли располагаются в следующем порядке: 1) зубная боль; 2) почечная колика; 3) роды; 4) морская болезнь.

У Лукреции мертвенно-бледное лицо.

– Если вы помните, Посейдон преследовал Одиссея бурями, а Афина успокаивала волны, дабы защитить странника, – говорит моряк.

Но Средиземное море вовсе не успокаивается.

Лукреция с трудом поднимает лицо, чтобы взглянуть на громадную темную крепость больницы Святой Маргариты.

24

Все они были здесь. Его жена Изабелла, его дочки, пес Лукулл, друг Бертран Мулино, несколько коллег по работе.

Самюэль Феншэ заметил, что у Жана-Луи Мартена текут слюни, и аккуратно вытер платком уголки его губ, прежде чем впустить пришедших.

– Он слышит левым ухом и видит правым глазом, но не может ни двигаться, ни говорить. Разговаривайте с ним, берите за руку, эмоционально он все воспринимает, – объявил врач.

Старая немецкая овчарка, пес Лукулл, который был ближе всех, бросился к хозяину, чтобы полизать его руку. Благодаря этому спонтанному проявлению любви атмосфера разрядилась.

Лукулл. Мой Лукулл.

Дочери поцеловали отца.

Как же я рад вас видеть. Мои дорогие. Мои обожаемые крошки.

– Как ты, пап?

Я не могу говорить. Прочитайте ответ в моем глазе. Я люблю вас. Я рад, что выбрал жизнь, потому что сейчас вижу вас.

– Папа! Пап, ответь!

– Доктор сказал, что он не может говорить, – напоминает жена Мартена Изабелла, целуя его в щеку. – Не волнуйся, милый, мы с тобой. Мы тебя не оставим.

Я знал, что могу на вас рассчитывать. Я в этом никогда не сомневался.

Бертран Мулино и коллеги с работы помахали принесенными дарами: цветами, шоколадками, апельсинами, книгами. Никто из них так и не понял, что такое этот Locked-In Syndrome. Они решили – это нечто вроде травмы, которую легко лечить, как

и все остальные повреждения.

Жан-Луи Мартен постарался придать своему здоровому глазу большую выразительность. Как бы хотелось ему успокоить их и сказать, что он рад их видеть.

У меня, наверное, лицо как у покойника… Я ни разу не видел себя в зеркале с тех пор, как я здесь. Должно быть, я бледный, мертвенно-бледный, дикий. Страшный и усталый. Я даже и улыбнуться не могу.

Перепутав ухо, Изабелла прошептала ему в глухое:

– Я так рада, что ты… – Она чуть поколебалась: – …жив.

Доктор Феншэ сказал же «левое ухо», но это левое ухо с моей стороны, а с вашей оно – правое. Правое!

К счастью, его правое ухо стало гораздо более чувствительным, и он мог различать звуки, даже когда говорили в то, которое мертво.

Бертран быстро проговорил в то же ухо:

– Мы очень счастливы, что ты выкарабкался; в банке все ждут твоего возвращения на твердых ногах. Во всяком случае, я жду не дождусь следующей партии в шахматы, как только ты поправишься. Ты должен хорошенько отдохнуть, чтобы восстановить силы, не хитри, не пытайся выйти раньше, чем следует.

Без шансов.

Не будучи уверен, что тот его понял, Бертран показал, будто двигает шахматную фигурку, и дружески похлопал беднягу.

Жан-Луи Мартен успокоился. Единственное, что имело для него значение, – чтобы они его не забыли.

Ах, друзья! Я живу ради вас. Как важно мне сознавать это.

– Ты выздоровеешь, я знаю, – дохнула Изабелла возле его глухого уха.

– Да, папа, скорее возвращайся домой, – снова проговорили три девочки в то же ухо.

– По-моему, ты попал в лучший европейский центр неврологии, – сказал Бертран. – Человек, который впустил нас, в очках и с высоким лбом, кажется, большая шишка.

Но тут как раз вернулся доктор Феншэ и сообщил, что на сегодня хватит, не стоит так утомлять больного. Им лучше прийти послезавтра. Лодка придет за ними в одиннадцать.

Нет, пусть они еще побудут со мной. Мне необходимо их присутствие.

– Ну, пойдем, поправляйся скорее, – сказал Бертран.

Феншэ обернулся к единственному здоровому глазу своего пациента.

– У вас чудесная семья. Браво, мсье Мартен.

Больной LIS медленно опускает веко в знак согласия и благодарности.

– Ваше ухо и глаз – отправная база, на которой я рассчитываю восстановить всю нервную систему. Это вполне возможно.

Доктор Феншэ говорил с еще большей напряженностью.

– Вообще, все зависит от вас. Вы исследователь. Вы раскрываете неизвестную территорию. Собственный мозг. Это новое Эльдорадо третьего тысячелетия. Завоевав пространство, человеку остается только завоевать свой мозг, самое сложное устройство во Вселенной. Мы, ученые, осматриваем с внешней стороны, а вы, вы будете экспериментировать со стороны внутренней.