Последний штрих
Шрифт:
Электронное письмо от Tabaqui к Flame. 20.12.2010.
Спасибо, Эльза... Но мне пора. Я обязана уделять внимание Кристине.
До встречи.
***
Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.
Здравствуйте.
Я стараюсь завершить подготовку к ритуалу скорее. Это может ненадолго помочь Вам. Не стану утомлять Вас
Сейчас Вам должно быть легче. Не теряйте этого ощущения. Вы можете продержаться неделю, если посчастливится. Пойте, играйте, и будьте осторожнее. В эти дни Вам не стоит покидать убежище.
Вы не смогли бы избежать приступа, но он наступил рано, и Вам успели помочь. Так лучше - чуть позже он мог обойтись дороже.
Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.
Здравствуйте.
Сегодня мне мерещится, что едва ли в городе остался хоть один, не знающий о моей болезни. Мертвые поняли давно, мы слишком много лет вместе, но остальные... Всего один припадок - неужели его нельзя приписать наркотикам и алкоголю?
Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.
Я живу давно и видел многих, Эльза безумна и чувствует это в других. Никто кроме нас двоих не понимает, насколько Вам плохо, верно? Даже мертвые. Им мешает привычка, ведь Вам становилось все хуже постепенно.
До прошедшего дня у нас двоих могли быть сомнения. Теперь их нет. Но не бойтесь, все останется скрыто, если пожелаете. И поверьте, скоро Вам станет намного легче. Просто дождитесь.
Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.
Эльза считает, что мне не станет лучше, и я склонна принять ее сторону... Почему же Вы думаете иначе?
Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.
Эльза лучше разбирается в безумии, я - в игре.
И не думайте об этом, займитесь своей подопечной.
До свидания.
Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.
Прощайте.
***
Письмо на газетном листе, написанное по-французски. Сожжено. 20.12.2010.
Здравствуй, любимая.
Поверь, я действительно любила бы тебя, будь ты такой, какой создана мною, и живи в этом мире. Любила бы, будь у меня уверенность в том, что ты не изменишься, навеки оставшись безопасной. Будь совершенным мое знание тебя.
Будь то, чему нет места на земле. Нельзя любить, не доверяя, и нельзя доверять даже себе.
Любовь не должна жить в этом мире, и этот мир не должен знать любви, но ежеминутно совершается кощунство. Нелепость, какая же
Но я хотела рассказать об ином, менее возвышенном, но столь же реальном. Этим днем разговоры заставили меня вспомнить многое; я поведаю об одном, и попытаюсь забыть другое... Есть вещи, что живут лишь во тьме забвения.
Эльза рассказала о своих родителях. Знаешь, любимая, мне давно не приходилось вспоминать мать. Я не знала ее... И все же сказать, что она была для меня никем, значило бы солгать.
Погибшая женщина, каждый день смотревшая на меня с портрета над кроватью глазами цвета голубоватого льда. Та, что умирая, писала письма своей дочери, которую не стремилась полюбить. Растворившаяся в небытии, но научившая меня жизни. В иные мгновения, когда ее портрет уже был продан, а я торговала своим талантом, мне казалось, что разница между нами сводилась к ее ледяным глазам и волосам цвета черного дерева. Другие различия не могли не существовать, но ушли вместе с нею во тьму. Легко представить сентиментальную историю, правда, любимая? И она будет ложью от первой до последней сроки.
Мы были слишком похожи, и обе не подходили для романтичных сказок. Она писала мне - несколько десятков конвертов, спрятанных в отцовском сейфе, ровные строки на тонкой, белоснежной бумаге, немецкая речь. Отец не сумел бы прочесть, даже утрать он свою нелепую честность еще в моем отрочестве... Языки не давались ему, и он не отдал бы письма любимой в чужие руки. Мать берегла наши тайны. Она оставила и пустые, нежные письма, адресованные отцу - безукоризненный отвлекающий маневр. Он верил, что и я получала каждые несколько месяцев, вплоть до четырнадцатилетия, прошедшие сквозь смерть признания в любви, но в обращенных ко мне строках не было ни слова о ней.
Мать превращала меня в кукловода. С каждым месяцем все отточенней, совершенней была моя ложь, и люди становились покорнее. Я училась просчитывать их, превращала себя в идеальное орудие контроля... И она отдала мне еще одно знание, простое, но не менее нужное. Понимаю - я неизбежно узнала бы, что подобных мне к настоящему счастью могут привести только деньги, сама... И все же, любимая, это могло произойти слишком поздно, не укажи мать путь к истине. Пусть все вокруг подтверждало ее правоту, дети часто не замечают очевидного. Стала бы я исключением, или обожглась, уже начав строить жизнь? Хочется верить в первое, но опаснее всего переоценивать себя. Когда ложь всюду, легко ли заметить истину? Неслучившееся... Можно только гадать.
Моя история могла стать чудом, жизнью, вспоминая которую нельзя сожалеть о роковых ошибках... Но я умерла.
Меня всегда поражала не собственная красота или талант, но то, насколько ими я походила на мать. Черты лица, образ мыслей, казалось, сама душа... Отец отдал мне лишь безумие, странные глаза и русые волосы. Я - словно лишь чуть измененная мать; все, что мне пришлось узнать о ней, подтверждало это. Родители часто мечтают увидеть в детях отражение себя, но никогда не получают желаемого - почему же правило обошло меня? Даже если все, что я знала о душе матери, являлось искусной ложью, портрет, с которого смотрела женщина с моим лицом, не был иллюзией. Невозможное сходство, но отец не исказил бы лицо любимой, и не мог знать, какой вырастет дочь...