Последний солдат СССР

Шу Алекс

– Леш, ну что с тобой опять?
– голубые мамины глаза озабоченно смотрят на меня, - Ты сегодня какой-то не такой. Может тебе нездоровится?

Я с шумом выдыхаю, сдерживая себя.

– Нет мамуль, все в порядке, - после небольшой паузы, отвечаю немного хриплым от волнения голосом, - просто я тебя люблю, очень-очень.

– Я тебя тоже люблю Лешенька, - у мамы влажнеют глаза. Она встает и прижимает меня к груди. Я чувствую на своей голове нежные материнские руки, и тихо млею.

– Ладно, иди, собирайся в школу, понежничали, и хватит, - мама шутливо отталкивает меня и отворачивается,

вытирая ладошкой глаза. Я деликатно делаю вид, что ничего не замечаю и шагаю в свою комнату. На 'моей' полочке в шкафу стоят учебники 10-ого класса. Так, по крайней мере, понятно, что я доучиваюсь последний год. Открываю дневник, с интересом рассматриваю расписание. Алгебра, русский, физика, НВП, химия, история - господи, как давно это было и вот сейчас опять топать в школу, в свой десятый А. Меня просто распирает от нахлынувших чувств. Это невероятно! Хочется прыгать от переполняющей душу радости и танцевать лезгинку.

Черт, а какой сегодня день недели? Какие учебники собирать в лежащую у стенки сумку?

– Мам, а что у нас сегодня? А то я уже в днях недели запутался, - взываю к родительнице.

– Сына, сегодня пятница. Что-то сегодня все-таки с тобой не то, - появившаяся на пороге мама шутливо грозит мне пальцем, - склероз в 16 лет? Рановато.

Собираю сумку. Достаю плечики с выглаженной школьной формой. Спустя пару минут я уже одет. Темно-синий пиджак сидит на мне относительно свободно, только рукава смешно топорщатся на локтях и значок 'ВЛКСМ' задорно поблескивает на лацкане.

'Настоящий комсомолец', - ирония просто переполняет меня. Еще ощущаю себя 31-летним мужиком, по недоразумению попавшим в детский сад. В прихожей обуваю туфли, хватаю с тумбочки ключи, и прощаюсь с мамой. Выхожу на улицу, и мое настроение поднимается.

Знакомые с детства силуэты домов, простые и открытые лица людей, спешащих на работу, приветливое солнце, игриво стреляющее теплыми лучиками мне в лицо, деревья еще с распущенными листьями, наполненными сочной зеленью, - ощущение счастья теплой волной окатывает мою душу.

Останавливаюсь и задумчиво смотрю на небо.

'Я снова в СССР. Никаких конфликтов, путчей, безработицы, инфляции, войны в Приднестровье, горящего Белого Дома, трупов. Я молод, и со мной мои родители. Спасибо Господи, или кто там, что дал мне второй шанс. Клянусь, я использую его лучше, чем в прошлый раз'.

– Лешка, ты чего стал?
– увесистый предмет хлопает меня по спине.

Разворачиваюсь. Вижу россыпь веснушек, которую природа щедрой рукой бросила на лицо Паши Амосова. Одноклассник, улыбаясь и покачивая на плече портфелем, смотрит на меня.

Не удерживаюсь, и от избытка чувств отпускаю ему сочный щелчок по большому лбу.

– За что?
– бурчит Паша, потирая голову.

– В следующий раз не будешь портфелем по чужим спинам бить, - наставительно объясняю товарищу.

Мы идем в школу. Паша что-то рассказывает мне о Малышевой из 'десятого Б', закатившей истерику из-за четверки по самостоятельной, нашей классной, обещавшей свозить желающих на осенние каникулы в Тбилиси, трудовике, за шиворот выкинувшем из класса 'Бидона' - известного хулигана из 9 Б. Слушаю его вполуха.

Вместе доходим до

школы. У ворот уже бурлит поток гомонящей детворы. Толкаясь в переполненной раздевалке, освобождаемся от туфель, и натягиваем на ноги сменную обувь.

Первый урок у нас история. Поднимаемся по широкой лестнице на второй этаж и останавливаемся перед приоткрытой дверью с большой табличкой. На ней крупными черными буквами выведено 'Кабинет Истории'. Из класса доносится веселый смех, шум и крики.

– Чего застыл? Пошли, - Паша решительно проходит в класс.

Следую за ним. Разглядываю своих одноклассников. В компании девочек заразительно хохочет, демонстрируя красивые белые зубки, смуглая Инга Писарская. Сосредоточенно зубрит параграф в учебнике, шевеля губами Наташа Бойко. Что-то рассказывает, цедя слова сквозь зубы, угодливо хихикающим Полякову и Лесенко Антон Недельский - любитель блатной романтики, чудом оказавшийся после 8 класса не в ПТУ, а в школе.

Раздается пронзительная трель звонка. Одноклассники, не торопясь, рассаживаются по местам. Присаживаюсь на предпоследнюю парту, рядом с Аней Николаенко. Девочка бросает на меня удивленный взгляд из-под длинных ресниц. Видимо, не туда сел. Ну и плевать. Замечаю пару любопытных взглядов одноклассников, переглядывание и хихиканье девочек. Показательно их игнорирую.

В класс заходит 'историчка' Вера Ивановна. Класс дружно встает, приветствуя учителя.

– Садитесь, - командует Вера, и мы послушно плюхаемся задницами на стулья. 'Историчку' мы уважаем. Полная женщина лет 50-ти, всегда серьезная и сосредоточенная. Свой предмет она обожает и искренне старается привить любовь к нему ученикам.

– Открываем третий параграф, - раздается в тишине голос учительницы.

Я раскрываю 'Историю СССР 10 класс', нахожу указанное место, и читаю:

'Расширение братской семьи советских республик. С победой социализма в нашей стране был успешно решен национальный вопрос. Преодолена экономическая отсталость национальных республик, обеспечено фактическое равенство всех народов, населяющих Советский Союз в политическом, экономическом и культурном отношении. Укрепилось социалистическое братство и единство всех народов Советского Союза'.

И тут меня накрывает. Вспышка в мозгу подобна ослепляющему взрыву. Поток хлынувшей на меня информации оглушает и ошеломляет. Пенсионеры, энергично копающиеся в мусорных ящиках. Изнеможенные лица беженцев, покидающих азиатские республики. Поток наркотиков, хлынувший из Афганистана. Вайнахи, деловито отрезающие головы живым русским солдатам. Бандиты, деловито избивающие ногами непослушных коммерсантов. Взрывы в метро и разбросанные по подземному переходу куски окровавленного человеческого мяса. Захваченный роддом в Буденновске, и почти две сотни расстрелянных детей Беслана. Упыриное лицо Березовского с алчным блеском в глазах, дирижирующий оркестром пьяный Ельцин, сытые довольные рожи олигархов, за бесценок приватизировавших советскую промышленность, пронзительные взгляды маленьких голодных попрошаек - я нахожусь в состоянии 'грогги', как после тяжелого нокдауна. Это непостижимо и невероятно, но я вижу и знаю, что произойдет в ближайшие два десятка лет после распада Союза.