Последний Совершенный Лангедока
Шрифт:
Как говорила Иркина подружка по институту, марокканка Любна: «Что-то я стала попугиваться»…
Вот и я стал себя попугиваться.
Между прочим, у нас «птичья» контора. Я – Снегирёв, а ещё есть Галкин, Сорокин и Грачёв. У генерала вообще детская и смешная фамилия – Канарейкин.
Ну вот, наконец, я и добрался. Старинный особняк на Таганке по соседству с театром, памятник архитектуры. Тяжеленная дверь с утробным лязганьем доводчика пропускает меня внутрь. Впереди – беломраморная лестница, на площадке которой красуется ростовой портрет Сталина. Генералиссимус в мундире и при орденах. Портрет не особо талантливый, но написан добротно. Он
Справа застеклённая комнатка дежурного по части. Ему сейчас положено отдыхать, поэтому на проходной за столом сидит отчаянно рыжая и усыпанная веснушками бойцица или «привет-ведьма», как её дразнят поклонники приключений Гарри Поттера. Меня она помнит и не сверяет фото на мониторе с оригиналом, совершая мелкий служебный проступок. Бойцица не замужем и знает, что я разведён, поэтому провожает подполковника оценивающе-задумчивым взглядом. Потом, видно, решает, что я для неё слишком стар, вздыхает и возвращается к рассматриванию пёстрого журнальчика.
В отделе уже все на месте, я, оказывается, прибыл последним. Ну и ладно, начальник имеет право.
– Товарищи офицеры! – командует Слава Галкин.
– Товарищи офицеры, – отмахиваюсь я.
Все плюхаются в офисные кресла и продолжают заниматься своими делами, причём двое, судя по их слегка безумным физиономиям, до прихода начальства азартно резались по сетке в «контру», что вообще-то строжайше запрещено.
Весь наш отдел размещается в одной комнате. Комната большая, с высоченными потолками, с лепниной, мраморными подоконниками и протёртым линолеумом с весёленьким, детсадовским рисунком. Протёртые дырки аккуратно оббиты гвоздиками. Под линолеумом – старинный дубовый паркет, который тыловикам было лень приводить в порядок. Два больших окна, выходящих в парк, сейчас открыты, и комната полна сладким запахом цветущих лип. В современной Москве липы не выживают, им на смену приходят отчаянно мусорящие тополя, но наши как-то держатся. Жалко будет, если засохнут или мэрские чиновники придумают на их месте очередной бизнес-центр с подземной парковкой и макдачной.
Глухая стена комнаты занята шкафами. Коллеги украсили свои рабочие места картинками разной степени фривольности, у меня же над столом висит портрет маршала Жукова работы Павла Корина. Мне нравится холодное, волевое лицо маршала и сдержанный, благородный колорит полотна.
– Ну, что у нас плохого? – произношу я традиционную фразу персонажа мультика.
– Босс, тебя к генералу, – сообщает Слава. – Канарейкин велел сказать, что как только придёшь, сразу к нему.
– Давно он на службе? – недовольно морщусь я.
– Я полчаса как пришёл, так он уже был здесь.
– Не мог мне на мобилу отзвониться? Я бы поторопился. Неудобно – генерал и ждёт!
– И как бы ты поторопился? – ехидно спрашивает Слава, – руль на себя, газ до полика и свечкой вверх? Только дёргаться бы стал, ещё въехал бы в кого-нибудь. Не стал я звонить.
– Ну, ладно, не стал, так не стал, чего уж теперь-то? Не знаешь, зачем вызывает?
– Не знаю, он не сказал, но вроде настроение у командира нормальное. Иди, не теряй времени, а то мало ли…
Сердце красавицы Склонно к измене И к перемене, Как ветер мая.– ехидно и жеманно пропел Галкин.
Я вздохнул, взглянул на себя в зеркало, как всегда, остался недоволен
В приёмной генерала его личный секретарь Кира Петровна опасливо тыкала пальцами в клавиатуру моноблока. Ей было за пятьдесят, носила она всегда английские костюмы по моде семидесятых и красила волосы в цвет яичного желтка. Надо полагать, секретарём Кира Петровна была образцовым, потому что генерал её очень ценил и не соглашался заменить на молодую и продвинутую барышню.
Пишущей машинкой Кира Петровна владела виртуозно, и когда она печатала какой-нибудь документ, который нельзя было доверять компьютеру, отдельных ударов молоточков по бумаге было не слышно, машинка издавала слитный гул. Больше всего это было похоже на ведущий огонь зенитно-артиллерийский комплекс «Шилка». А вот с компьютером отношения у неё не складывались, хотя Кира Петровна очень старалась – читала книжки «для чайников» и даже окончила какие-то курсы.
– Здравствуйте, Кира Петровна, – сказал я, кладя на клавиатуру очередное яйцо «Киндер-сюрприза» для внука. – Там вроде динозавр сидит. Может, у парня такого ещё нет?
– Каких у него только нет! – отмахнулась секретарша, – спасибо, Вадик, мой недоросль игрушками поменяется, если что. Ой, как хорошо, что ты зашёл! Объясни ты мне, дуре старой, как вот этот лист повернуть длинной стороной вниз? Что-то у меня никак…
Можно было просто сделать самому, но Кира Петровна всегда хотела понять, как надо , поэтому пришлось потратить несколько минут, объясняя, что такое разрывы разделов. Причём раньше я ей это уже объяснял. И не один раз…
– Генерал у себя? – спросил я, наконец, разогнувшись и незаметно потирая поясницу.
– У себя, у себя, Вадик, иди, ни с кем он по телефону не говорит, – сказала Кира Петровна, бросив взгляд на пульт.
– Разрешите, товарищ генерал?
Генерал-майор Канарейкин, в гражданском, без пиджака, с засученными рукавами сорочки, седой и коренастый, напоминал скорее боцмана с волжского буксира, чем интеллектуала-востоковеда. Шеф что-то читал с экрана монитора, который отражался в полированном стекле серванта. Какие там были иероглифы – китайские или японские, я не разглядел. Шеф, не говоря о европейских языках, свободно читал по-китайски, по-японски и по-корейски.
Между прочим, он лучше всех своих подчинённых стрелял из пистолета. Об этом я узнал, когда у нас случились неожиданные стрельбы. Какой-то очередной мимобегущий начальник решил, что у нас недостаточна строевизация, и погнал всю контору на стрельбы. Из автомата мы кое-как отстрелялись, а вот с пистолетом опозорились практически все, кроме шефа. ПМ в его лапище выглядел водяным пистолетиком, но обойму в мишень он высадил, почти не целясь, и все пробоины легли хоть и в стороне от десятки, но очень кучно. После этого прапорщик с полигона, которому страшно надоели полувоенные мазилы, преисполнился к генералу профессионального уважения и предложил ещё обойму, на что шеф небрежно ответил, что в своё время настрелялся так, что пороховой дым шёл из ушей, и отказался. Бог знает, где он служил раньше и чем занимался. В нашей конторе любопытство такого рода не приветствуется.