Последний свет Солнца
Шрифт:
Ее отец владел землей; а кузнец был всего лишь кузнецом. Никто не мог опровергнуть ее рассказ. Прямо там, при свете факелов у их двери, староста объявил дело закрытым с точки зрения королевского правосудия и назвал убийство справедливым. Два брата Рауда утром отправились на север за Эдином. Они вернулись, не найдя никаких его следов. Рауда похоронили в земле позади церкви.
И некоторое время спустя, в эти теплые дни в конце лета, они узнали о набеге эрлингов и смерти графа, доброго друга короля.
Ядвине тогда было почти безразлично, она почти не слушала, вот почему она никогда не была
Сам король, кажется, побывал там, прямо за лесом и холмами. Этот бой произошел почти прямо на виду у деревни, где они жили. Победа. Для тех, чья жизнь не была почти погублена, как жизнь Ядвины, это событие стало очень памятным.
Позднее в том же году умерла жена кузнеца от осенней лихорадки. Еще двое в деревне также отправились к богу. Через две недели после похорон жены Грин снова пришел к отцу Ядвины, на этот раз от своего имени. Отец человека, который был с ней помолвлен, напал на нее и был за это убит.
Кажется, это ни для кого не имело никакого значения, и уж конечно, не для ее отца. К тому времени на Ядвине появилось нечто вроде облака, некое пятно. Ее отослали к нему в ту же неделю, в кузницу и в дом за ней. Священник благословил их в церкви; у них был священник, который любил идти в ногу со временем. Слишком поторопились, говорили некоторые об этой женитьбе. Другие шутили, учитывая историю Ядвины, что ее отец боялся, как бы и третьего мужчину не искалечили или не убили раньше, чем он сбудет ее с рук.
Никто больше никогда не видел Эдина и ничего о нем не слышал. Кузнец Грин оказался человеком мягким. Она этого не ожидала от мужчины с таким красным лицом и с такими, как у него, сыновьями. Как могла она ждать доброты? У них родилось два сына, оба выжили. Воспоминания Ядвины о том годе, когда она вышла замуж, смягчились и расплылись, на них накладывались другие воспоминания, по мере того как одно время года сменяло другое.
Со временем она похоронила своего мужа и больше замуж не выходила. Ее сыновья потом поделили кузницу со старшими сводными братьями, и она жила вместе с одним из них и его женой вполне сносно. Они уживались, насколько это возможно для двух женщин в маленьком доме. Ее саму похоронили, когда бог призвал ее, на разросшемся кладбище при церкви, рядом с Грином, неподалеку от Рауда, под солнечным диском и дощечкой с ее именем.
“Три вещи, — думал Алун, вспоминая хорошо известную триаду, — радуют сердце мужчины. Мчаться к женщине под двумя лунами. Мчаться в бой о бок с товарищами. Мчаться домой после долгого отсутствия”.
Сейчас он делал третье, возможно, и второе тоже. И не думал о первом с тех пор, когда умер его брат. Сердце его не радовалось.
Он внезапно заметил ветку и пригнулся. Заросшую тропу, которую они выбрали, едва ли можно было назвать тропой. У этого леса не было официального названия ни на одном из языков, ни на языке сингаэлей, ни на языке англсинов. Люди сюда не ходили, разве что на опушку и только
Он услышал за спиной приближение своего незваного спутника. Не оборачиваясь, Алун сказал:
— Здесь должны быть волки.
— Конечно, здесь будут волки, — мягко согласился Торкел Эйнарсон.
— Медведи еще есть в это время года. Дикие кошки. Кабаны.
— С приходом осени наверняка появились кабаны. Змеи.
— Да. Двух видов, как я полагаю. Зеленые безвредны.
Они уже углубились в лес на приличное расстояние, стало совсем темно, хотя снаружи еще стояли сумерки. Кафал тенью бежал впереди коня Алуна.
— Зеленые змеи, — повторил Торкел. Потом рассмеялся искренним смехом, несмотря на то что они находились в таком месте. — Как их отличить в темноте?
— Если они нас укусят и мы не умрем, — ответил Алун. — я не просил тебя ехать со мной. Я тебе говорил…
— Ты мне велел вернуться. Знаю. Я не могу.
На этот раз Алун остановил коня, коня эрлингов, которого нашел ему Торкел. Об этом он еще не спрашивал. Они выехали на очень маленькую полянку, здесь было место, чтобы повернуться друг к другу лицом. Листья над головой пропускали слабые лучи вечернего света. Наступило время молитвы. Интересно, читали ли когда-либо молитвы в этом лесу, достигало ли так далеко слово Джада. Ему показалось, что он почувствовал жужжание у самой границы слуха, но понимал, что это почти наверняка просто страх, и больше ничего. Он наслушался столько сказок.
— Почему? — спросил Алун. — Почему ты не можешь?
Пожилой мужчина тоже натянул поводья. Света еще хватало на то, чтобы видеть его лицо. Он пожал плечами.
— Я не твой слуга. И не слуга священника. Мою жизнь спасла леди Энид в Бринфелле, и она взяла меня себе. Если ты прав, а я считаю, что ты прав, тогда Ивар Рагнарсон ведет туда корабли Йормсвика. Я ценю свою жизнь не меньше любого другого, но я дал ей клятву. Я постараюсь вернуться раньше, чем они.
— Ради клятвы?
— Ради той клятвы.
Алун был уверен, что это еще не все.
— Ты понимаешь, что это безумие? Что нам нужно выжить в этом лесу пять дней, возможно, шесть?
— Я понимаю все безумие этой затеи лучше, чем ты, как мне кажется. Я — старый человек, парень. Поверь, мне совсем не нравится находиться здесь.
— Тогда почему…
— Я тебе ответил. Оставь эти вопросы.
Первый намек на гнев, напряжение. Настала очередь Алуна пожать плечами.
— Я не собираюсь драться с тобой или пытаться скрыться. Но мы забудем о рангах. Я думаю, ты знаешь больше меня насчет того, как здесь выжить. — Этому человеку легче сказать такие слова, чем большинству других, подумал он.
— Возможно, ненамного больше. Но я захватил еду.
Алун заморгал и при этих словах осознал, что очень голоден. Он постарался прикинуть время. Они поели хлеба с элем после того, как прикончили первый отряд эрлингов у реки. И с тех пор больше ничего. А их отряд не покидал седел с середины прошлой ночи.
— Давай слезай, — сказал Торкел Эйнарсон, словно угадав его мысли. — Это место не хуже любого другого. Мне нужно размяться. Я старый.
Алун спешился. Он всю жизнь был всадником. Но и у него болели ноги. Его спутник шарил в седельной сумке.