Последний танцор
Шрифт:
Тело Мары, густо утыканное стрелами, лежало на краю выжженной ядерными взрывами площадки. В одной руке он сжимал китжан, в другой — тяжелый гранатомет. Хотя Дван так и не сумел обнаружить труп Лориена, он нисколько не сомневался в том, что его бывший наставник разделался с беглым Танцором. Об этом свидетельствовала хищная улыбка, навсегда застывшая на его сведенных губах. Дван разобрал гранатомет, вынул из магазина две последние гранаты, включил таймер и не спеша зашагал прочь.
Полчаса спустя горизонт за его спиной озарился яркой вспышкой, на миг превратившей ночь в день. Прямо от ступней Двана выросла вдруг гигантская
Он обосновался в прибрежном гроте, где они спрятали десантные боты.
Он не знал, сколько прошло времени, но постепенно начал подмечать, что лето становится длиннее и жарче, а зима короче и мягче. Однажды неподалеку остановилось племя кочевников. Они разбили стойбище на опушке леса, на краю бескрайней ковыльной степи. Дикари не мешали Двану, с любопытством наблюдая за ним издали, а он в свою очередь не трогал их.
В конце лета они свернули свои чумы и отправились куда-то на юг. Проснувшись на следующее утро, Дван с удивлением обнаружил, что ночная приливная волна залила посадочные опоры и основание фюзеляжа обоих ботов. Только сейчас он обратил внимание, что береговая линия, некогда отстоявшая на добрые полторы сотни шагов, приблизилась к пещере почти вплотную. Ползучие растения обволокли сопла и входные люки сплошным покровом. Дван с трудом пробрался в кабину, уселся в кресло пилота и долго взирал сквозь все еще прозрачный иллюминатор на слегка колышащуюся лазурную морскую гладь. Потом решительно отцепил от пояса китжан, с которым прежде не расставался ни днем ни ночью, и положил на соседнее кресло бортстрелка.
Он оставил люки открытыми. Собрал нехитрые пожитки и пустился вдоль побережья догонять ушедшее накануне кочевое племя.
С тех пор прошло больше тридцати тысяч лет.
15
Глинобитная хибара притулилась в самом конце узкого переулочка под сенью величественного здания Александрийской библиотеки. Лучи солнца освещали ее только по утрам и вечерам — все остальное время дня лавка оставалась в тени.
— Привет, Индо.
Хозяин, худой, пожилой мужчина лет шестидесяти, медленно повернулся, подслеповато щурясь на посетителя, настоящего великана, только что раздвинувшего входной полог и остановившегося на пороге.
— Прошу прощения, господин, — произнес он на безукоризненном греческом, — вы что-то желаете?
— Только не ври, что ты меня не узнал.
— Я не понимаю уважаемого господина, — подобострастно поклонился старик. — Быть может, ему будет угодно перейти на арамейский или латынь? Других языков, к сожалению, я не знаю. Господина интересуют ткани? Могу предложить самые лучшие в...
Гигант, чье одеяние безошибочно выдавало греческого купца средней руки, даже не пошевелился. Неторопливо вытянув из ножен меч, длина которого вполне соответствовала его незаурядному росту и габаритам, гость одним движением приставил острие к кадыку владельца лавки.
— В последний раз предупреждаю, Индо. Либо говори на шиата, либо сейчас умрешь.
Торговец опасливо покосился на клинок. Мгновение поколебавшись, он выпрямился, отчего сразу сделался заметно выше и моложе.
— Извини, Дван, — произнес он без акцента на превосходном шиата, — лона у меня нет, зато могу предложить отменное хиосское.
Дван вернул меч в ножны, согласно кивнул и уселся на пол, добродушно проворчав по-гречески:
— Давно бы так. С превеликим удовольствием.
Они сидели друг против друга в заднем помещении — небольшой комнатке с выбеленными известкой стенами, единственное окно которой выходило на библиотеку. В просвете между зданиями отливали синевой, искрясь в лучах полуденного солнца, волны Средиземного моря. Индо угощал гостя вином из объемистой глиняной амфоры. Качество напитка действительно оказалось выше всяческих похвал, чего трудно было ожидать в столь убогой обстановке.
Дван сделал маленький глоток и с удовольствием посмаковал на языке и небе терпкую жидкость с характерным виноградным привкусом.
Индо улыбнулся гостю, не разжимая губ, как будто опасаясь изрыгнуть тому в лицо факел живого Пламени.
— Ты явился убить меня, Дван? — вежливо осведомился он после паузы. — Кстати, как ты меня нашел, если не секрет?
— Пока не знаю, Индо, — пожал плечами Дван. — Знаешь, я столько лет не вспоминал о тебе... Ты и представить не можешь, как долго.
— Могу, — усмехнулся Танцор. — Иными словами, ты считал меня мертвым, не так ли?
— Ну да, — нехотя признал Дван. — Мне и в голову не приходило, что кто-то еще мог пережить всю эту бездну лет... Акто-нибудь выжил, скажи? Из ваших или из наших?
Индо покачал головой:
— Нет, Дван. Даже если бы и знал, все равно ничего бы тебе не сказал. Но ты не ответил на второй мой вопрос.
— А-а, это. Лет пятнадцать назад я побывал в здешних краях и случайно попал на гладиагорские бои. Слишком характерная техника фехтования, чтобы я мог ошибиться.
Индо задумчиво кивнул:
— Да, здесь я прокололся. Поспешил, почувствовав себя в безопасности. Впрочем, то были ученики учеников моих учеников, и я рассчитывал...
— Глупец! Ты обучил их шиата, и я сам слышал, как они на нем разговаривали. Акцент, конечно, но понять можно. И ведут себя очень своеобразно. Что это за люди? Я их не понимаю.
— Я сам их не очень понимаю, — пожал плечами Индо. — Они называют себя Ночными Ликами. Шывата. Прежде чем мы прибыли в этот мир, я сознательно отрекся от всех богов, высокомерно вообразив, что и без их помощи могу владеть всеми теми способностями, что они даровали мне. С тех пор боги больше не говорят со мною. Но они говорят с ними.
— Да ведь они же не Танцоры!
— Нет. Видишь ли, Дван, Танец — это празднество Жизни, но отнюдь не Смерти. Даже мы, еретики в вашем понимании, никогда не опускались до такого.
— А эти опустились?
— Нет, не совсем, слава Ро Харисти, — отрицательно покачал головой Индо. — Пламя по сути своей не может быть использовано таким образом. В нашем мировоззрении, я имею в виду. Беда в том, что они нашли переходную ступень. Полагаю, этого было не избежать. Мы с Седоном, овладевшие Пламенем в высшей степени, просто не могли не донести до наших учеников всех тонкостей. Мы, принесшие клятву Служения Пламени, не смогли переступить черту. Но те, кто следует за нами, могут.