Последний вампир
Шрифт:
Ершики с пескарями, нанизанные на гладкий ивовый прут, и правда жарятся над огнем. Языки пламени отражаются в полупустой водочной бутылке. Детали Игнат угадал по запаху верно, в остальном ошибся. Вовсе не городские туристы расселись вокруг костра, а деревенские тинейджеры. До фига тинов — около десятка пацанов от сущей мелкоты до лбов прыщавого возраста и две пацанки, ровесницы Джульетты. Водочная бутылка в руке с наколкой у самого рослого. Гитара на коленках у меньшей из Джульетт. На гитаре красуется переводная картинка с культовым ликом Земфиры. На заднем плане, за костром, валяются сваленные в кучу велосипеды и гордо стоит мопед.
Две дюжины глаз, из которых половина пьяненькие, смотрели в бегающие глаза Сергача. Племя молодое,
— Ребяты!.. — Сергач вернул на место отвисшую челюсть, расплылся в отрепетированной улыбке. — А я, ребяты, пьяный сегодня, я гуляю!.. — Сергач пошел к костру, стараясь шататься и размахивать руками посмешнее. — Сын у меня родился, во как! Ну-кося, ребяты, дайте-кося дяденьке шестиструнную! Дяденька в ресторане работает, в оркестре! Эх, ребяты, найти б, где я пиджак с деньгами потерял, я в вас всех угостил! Бабок в пинджаке немерено!..
«Что я несу, идиот?!. — подумал Игнат, расшаркиваясь перед пацанкой с гитарой, жестами умоляя дать ему инструмент. — Какой, на фиг, „пинджак“? Я ж в шортах! Кто ж с шортами пиджаки носит?..»
— Манька, дай чуваку гитару, — приказал рослый пацан с водочной бутылкой и обратился к Сергачу: — Слышь, отец, а где пиджак-то забыл?
Хвала духам, условности моды подмосковной подростне были по барабану.
— А там, — Игнат беззаботно махнул рукой. — Фигня, пацаны! Я в город позвоню, и Косой на «волжанке» ящик конины сюда привезет, спорим? — Одной рукой взяв гитару за гриф, другой Игнат хлопнул по карману шортов. — Блин! — Хлопнул по второму карману. — Блин горелый! Я, блин, мобилу посеял, «Моторолу»! А ну и фиг с ней! Найдете, пацаны, откуда в столицу позвонить, и с меня яшик конины, о'кей? Подвинься, Маня, дай-кося плюхнуться музыкантеру на филей! От так! От, ништяк! — Сергач втиснулся между пацанкой Маней и бритым на-лысо пацаненком лет восьми. — Послушайте-ка, чуваки с чувихами, классику. — Игнат тронул струны. — Блин! Гитара, блин, расстроена, а ну и фиг с ним! Зэ Битлз, классика, музыка моего детства! Зацените!
Игнат лихо сбацал первые аккорды «Желтой подводной лодки», удивляясь, что пальцы помнят все гитарные премудрости, и запел разухабисто:
— В той дере-е-евне, где я рос, шизану-у-утый жил матрос, он все вре-е-емя говорил про како-о-ой-то субмари-и-ин... Оба!.. У них желтый, у нас красный субмарин, отличный субмарин, советский субмарин...
...Полчаса спустя Игнат трясся, сидя на багажнике Васькиного мопеда. Васькой звали старшего пацана, того, который заведовал водкой и отдавал приказы. Васька угостил Игната глотком сорокаградусной и, хитро подмигнув, отправил группу мелких пацанчиков по следам Сергача на поиски пиджака с бабками и «Моторолы». Разумеется, если бы следопыты действительно нашли якобы потерянные вещи, то фигу-две Игнату чего бы то ни было вернули, все, само собой, досталось бы сметливому Ваське. С Игнатом Васька заключил устное соглашение — он, Василий, обеспечивает телефонную связь, а чувак-гитарист гарантирует ящик коньяка в Васькину пользу. Пацанкам и большинству земляков подростковый лидер велел оставаться у костра, дожаривать рыбу, двоим приближенным дал команду в седло, и сейчас за мопедом следовали велосипедисты, вовсю наяривали педали, но все равно отставали.
Солнце минут несколько как выползло из засады за горизонтом, светило угрожало еще одним днем африканской жары. Ветер, солнечный прислужник, разметав остатки туч, угомонился. Туманных испарений полей как не бывало. В поднебесье ведут воздушный бой с насекомыми ласточки-перехватчики, а в обмелевшей речушке плещется рыбешка. Проезжая тропинка виляет, соответствуя изгибам реки, и каждый поворот кажется Сергачу последним, кажется, что мопед вот-вот сорвется с кручи.
После глотка водки у Сергача жжет в желудке, однако сто граммов помогли более убедительно лицедействовать.
Ага! Вот и мостик через речушку. Васька предупреждал — повезет «отца» на станцию «кругаля» родной деревни, через мост и полем минут двадцать на полной скорости. Свернули на мост, чудом не грохнулись, свернули на узенькую до безобразия тропинку поперек бороздок с морковкой, мопед пукнул, и его мотор выдал все, на что способен. Велосипедисты сзади стали еще быстрее уменьшаться в размерах.
Станционный поселок показался гораздо раньше обещанных двадцати минут. Незнакомый Игнату поселок, весной они с Ангелиной добирались до участка в рамочке из дикой розы с другого железнодорожного пункта. Приближающийся со скоростью сорока километров в час поселок мог похвастаться каменным двухэтажным зданием, роскошными яблоневыми садами и сельскохозяйственными препятствиями на подступах. Железная дорога проходила по насыпи над окружившими поселение частными огородами. Другая дорога, проезжая, прорывалась, буквально проламывалась сквозь зону огородов с границами неприступными, как государственные. Брюссельская капуста отгорожена от посадок картофеля колючей проволокой, картошка отмежевалась от свеклы рвом, подсолнух за рвом защищают куски фанеры, и на каждом огороде по пугалу.
Мопед свернул и по краешку «ничейного» морковного поля, мимо парада частных пугал, поехал к единственному въездному-выездному пути для колесного транспорта. Объехали земельный надел с трехметровой кукурузой, и Сергач увидал ментовский «козлик» у верстового столба. И даже мента в бронежилете, с автоматом, прищурившись, разглядел. Хлопнул мотопедиста по плечу, прокричал ему в ухо:
— Васек! Давай как-то по-другому в село заезжай, а?! Мусора нас точняк стопорнут! Я, блин, пьяный, без документов, мне с легавыми базар не в дугу, чуешь?!.
— Не ссы, отец, отмажу! — проорал в ответ Васька. — Мой братуха участковым горбатится, я со всеми нашенскими мильтонами пил. Другого-то путя до станции к телефону нету ни хера, только по шпалам...
Ну, что ты будешь делать, а? От предчувствия нехорошего в груди щемит, но не прыгать же, в самом деле, с мопеда, и не дергать, как заяц, по полю неведомо куда, правда? Да и поздно прыгать-то, мопед-тарахтелку мусора на дороге услыхали раньше, чем Сергач их увидел. Ишь, автоматчик в бронежилете пялится на приближающийся мопед, пыхая сигареткой. Дверца в «козлике» открылась, второй мусорок вылез из мусоровоза. Второй, хвала духам, без автоматического оружия, однако с кобурой на ремне и с рацией в руке.
«В конце концов, их только двое. Васька не в счет, пацана приструню без проблем», — подумал Игнат, глубоко вдохнув, резко выдохнув.
Подъезжая к ментам, Вася заглушил тарахтящий моторчик, затормозил резко, вывернув рогатку руля и взрыхлив дорогу подошвами китайских кроссовок. Мопед сильно качнуло. Сергач чуть не свалился с багажника.
И опять, как давеча, менты оказались удивительно похожи на актеров в образе милиционеров. На сей раз на великих актеров, на образы из черно-белого киношного прошлого.
— Здоров, — кивнул ментам отрок. — Не признали? Я Лехи Сидорова брательник, младший. Чего дежурите с утра пораньше? Ловите кого?
— А ты чефо, сопля, спозафанку катаефся? — спросил мент в бронике, пыхтя сигареткой.
Старший по возрасту и по званию мент курил цигарку без фильтра, вставленную в толстый костяной мундштук, и говорил из-за помехи во рту неразборчиво, кривя губы. Отними у него курево, сними с него бронежилет, автомат, понизь его в звании, накинь годков этак пятнадцать, и получится остро положительный киногерой, товарищ Анискин, один в один.