Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Затем мы разговорились о планах на зимний период. Вначале он отмалчивался, но я-то видел: его томит что-то ещё, помимо семейного счастья. В общем, после очередной пары бокалов он признался, что собирается не в Асуан, как первоначально сказал мне, а подальше на юг.
«Как я понимаю, ты уже закончил раскопки в Напате», — бросил он небрежно.
Я был не в силах скрыть удивление и неодобрение. Новости из Судана были чрезвычайно тревожными, а Форт сказал мне, что собирается взять с собой жену. Мои возражения он небрежно отбросил.
«Труднее всего придётся в Кордофане[23], за сотни миль от того места, куда я собираюсь. Но туда уже отправляется генерал Хикс[24].
— Да, сэр, спасибо, сэр. А другое место — Набада?
— Ну… — ответил Эмерсон. — По этому поводу спорят. У кушитов — они же нубийцы[27] — было две столицы. Мероэ, вторая и более молодая, находилась около Шестого Порога, к северу от Хартума. Её руины были обнаружены и идентифицированы. У нас есть достаточно чёткое представление о том, где была расположена Напата, более ранняя столица, из-за гробниц в пирамидах, найденных в этом районе, но точное местоположение её всё-таки неизвестно.
Ну, что случилось с Хиксом, всем известно. (Махди уничтожил его армию, Гарджери, вопреки всем ожиданиям, кроме разве что моего). Но сведения об этом дошли до Каира только спустя долгое время после отъезда Форта. Всё, что я мог сказать ему тогда — что я посетил район, который, уверен, и был Напатой, и что, мягко говоря, это не то, что следует выбирать для медового месяца.
«Неужели ты действительно собираешься взять свою невесту в такое примитивное, охваченное лихорадкой, опасное место?» — настойчиво требовал ответа я.
Но Форт уже испытывал воздействие четырёх или пяти дружеских бокалов. Он одарил меня пьяной ухмылкой.
«Дальше, Эмерсон. Гораздо дальше».
«Мероэ? Это ещё дальше и опаснее, чем Джебель-Баркал[28]. Ты свихнулся, Форт!»
«И опять ошибся, Эмерсон. — Форт наклонился вперёд, опершись локтями о грязный стол, и уставился на меня горящими глазами. Я чувствовал себя Свадебным Гостем, и ничуть не был бы удивлён, увидев висящего у него на шее альбатроса[29]. — Что случилось с королевской семьёй и знатью Мероэ после падения города? Куда они исчезли? Ведь ты слыхал арабские легенды о сыновьях Куша, которые шли в сторону заходящего солнца, на запад, через пустыню — к тайному городу…»
«Истории, легенды, вымыслы! — воскликнул я. — Они не более достоверны, чем сказка о короле Артуре, которого три королевы унесли на остров Авалон, или о том, как Карл Великий спит под горой вместе со своими рыцарями».[30]
«Или легенды Гомера о Трое», — ответил Форт.
Я проклял и его, и Генриха Шлимана[31], чьи открытия поощряют таких безумцев, как мой друг. Форт слушал, ухмыляясь, как обезьяна и шарил в карманах пальто — я думал, ищет трубку. Вместо этого он достал маленькую коробочку и протянул её мне, широким жестом приглашая поднять крышку. Когда я её поднял… Пибоди, ты помнишь коллекцию Ферлини[32] в Берлинском музее?
Будучи застигнута этим вопросом врасплох, я покачала было головой, но тут же воскликнула:
— Ювелирные изделия, привезённые Ферлини из Мероэ полвека назад?
— Именно. — Эмерсон вытащил карандаш из кармана и принялся рисовать на скатерти. Гарджери, отлично знакомый и с этой привычкой, и с моей реакцией на неё, ловко подсунул лист бумаги под карандаш. Эмерсон закончил эскиз и вручил рисунок Гарджери, который, внимательно изучив его, передал следующему, сидящему за столом, как блюдо с овощами. — Я увидел золотой браслет, — продолжал Эмерсон. — Он состоял
Взглянув на лист, Уолтер нахмурился.
— Я видел литографию ювелирного изделия, похожего на это, Рэдклифф.
— В «Denkmaler» Лепсиуса[34], — отозвался Эмерсон. — Или в официальном путеводителе по Берлинскому музею, 1894 года издания. Браслет того же типа, с аналогичными украшениями, был найден Ферлини в Мероэ. Я сразу же обнаружил сходство, и первое, о чём подумал — браслет Форта также родом из Мероэ. Туземцы постоянно грабили пирамиды со времён Ферлини, надеясь найти другие клады. Но проклятая вещица была практически в первозданном состоянии — несколько царапин здесь и там, парочка вмятин, а эмаль была так свежа, что, казалось, браслет создан совсем недавно. Всё говорило о том, что передо мной современная подделка — но как у фальсификатора оказалось золото такой чистоты, что его можно было согнуть пальцами?
Я спросил у Форта, где он раздобыл этот браслет. И получил в ответ нелепейшую историю — у некоего местного оборванца, который предложил Форту отвести его туда, где полно подобных сокровищ. Сам клад, мол, находится в западных пустынях, в тайном оазисе, где высятся огромные здания, подобные храмам Луксора, и живёт удивительная раса магов, носящих золотые украшения и совершающих кровавые жертвоприношения зловещим богам… — Эмерсон покачал головой. — Можете себе представить, как я издевался над этой абсурдной историей, особенно когда узнал, что несчастный туземец страдал лихорадкой, от которой и скончался через несколько дней. Мои аргументы не оказали никакого влияния на Форта: тот уже был изрядно пьян. И когда я, наконец, бросил все попытки отговорить его от этого сумасшедшего плана, то понял, что не могу оставить Форта одного. Поздно ночью, да ещё в этом районе, его неизбежно изобьют и ограбят. Поэтому я предложил проводить его до гостиницы. Он согласился, сказав, что очень хотел познакомить меня со своей женой.
Миссис Форт ждала его, но явно никак не предполагала, что вместе с ним появится незнакомец. Она была завёрнута во что-то пушистое и белое, отороченное колышущимися кружевами и оборками — вероятно, свадебный наряд. Изысканное создание не более восемнадцати лет от роду; огромные голубые глаза, подёрнутые поволокой, кудри цвета золотой осени, кожа, белее слоновой кости. И холодная. Ледяная дева. В ней было не больше человеческого тепла, чем в статуе. Они представляли удивительный контраст: Форт с его румяным, сияющим лицом и гривой чёрных волос, и бледно-серебристая жена — воплощение Красавицы и Чудовища. Я представил, как эта изысканно-белая кожа обгорит и огрубеет под тучами песка, как эти сверкающие волосы потускнеют на солнце — и небом клянусь, Пибоди, я чувствовал только жалость, подобную той, которую испытываешь, видя обезображенное произведение искусства, нечеловеческую жалость. Но не к этой женщине. То, что я чувствовал, целиком относилось к Уилли Форту. Держать подобную замороженную статую в своих руках, в своих… м-м… Ты-то понимаешь меня, Пибоди.
Я почувствовала, что краснею.
— Да, Эмерсон, понимаю. И твою беспомощность, и то, что ты чувствовал по отношению к ней. Она не имела ни малейшего представления о том, что ей предстояло испытать.
— Я пытался объяснить ей. Форт рухнул на кровать и храпел, обеими руками стискивая ящичек с браслетом. Я говорил с ней как брат, Пибоди. Я сказал ей, что отправляться туда — безумие, а то, что Форт намеревается позволить это — ещё большее сумасшествие. Но, казалось, я беседовал со статуей из золота и слоновой кости. Наконец она дала понять, что моё присутствие ей неприятно. И я ушёл. И со стыдом признаюсь, что изо всех сил хлопнул дверью. В тот день я видел их в последний раз.