Последний ветер

Мышкин Евгений

Тотль к предложенной еде не притронулся. Сложно было осознать, чем он питался, и питался ли он вообще. Он сидел рядом и внимательно прислушивался к звукам леса. Кхаа в какой-то момент показалось, что Тотль шевельнул ухом в ответ на чьи-то стенания, доносившиеся из чащи. Прямо, как животное– подумал он. Тотль улыбнулся и заговорил.

– Лисята.
– Сказал он. И, не дождавшись ответа, продолжил.
– Тут недалеко нора рогатой лисицы. Самка ушла на охоту и оставила выводок в норе. Возможно, её нет уже около часа. При такой температуре, они не протянут долго.

– И что нам делать?
–

спросил Кхаа.

– Ничего. Я просто констатирую факт. Будем надеяться, что их мать вернется. Станется прискорбно, если они погибнут. Очень интересная мутация.
– Продолжил Тотль гораздо тише.
– Все лисы рождаются с рогами, и только у самцов, они остаются после первой линьки. У самок - отваливаются, оставляя небольшие шишки на лбу. А самцы потом используют их в брачных играх. Хотя, я мало наблюдал за ними. Возможно, с их помощью, они делают ещё что-то.

– Что?

– Кто знает? Роют норы, выкорчевывают пни, дерутся, в конце концов. Давай-ка на обратном пути посмотрим, как они там?

– Хорошо.

– Добро. А теперь давай выясним, чего хотел от нас дольмен.

Перед тем, как войти в круг, Кхаа некоторое время собирался с мыслями. Затем положил руку на камень. Камень был холодным. Однако через несколько секунд Кхаа ощутил, что тот начинает теплеть. А затем камень будто ужалил его, отчего по всему телу пошла мелкая дрожь, которая через мгновение прошла.

– Камень ужалил меня.
– Сказал Кхаа

– Очень интересно. Он скорее испытывал свою силу на тебе. Это хорошо. Это значит, ты справишься.

– Справлюсь с чем?

– Вот это уже другой вопрос. Я же говорил, что и сам не знаю, что должно произойти. А теперь проходи внутрь и усаживайся поудобнее.

Кхаа сделал глубокий вздох, и нашарил за пазухой рукоять ножа. Рука наливалась странным теплом. Это успокаивало. Тотль сел прямо на снег в своей обычной позе. Ноги скрещены, руки на колени ладонями вверх. Глаза закрыты. Кхаа последовал его примеру. Ещё минуту он смотрел перед собой, а затем всё-таки закрыл глаза. Голос Тотля был низким и заполнял собой буквально всё пространство. Создавалось впечатление, что Голос шел изнутри, создавая непривычные вибрации.

– Закрой глаза. Почувствуй свои руки, и запомни их. Это важно. Если заблудишься, посмотри на них. Вспомни их тепло. Вспомни, кто ты есть. Ничего не бойся. Ты волен и можешь делать все, что пожелаешь. Ты - часть большого. Помни это.

– Я запомню.
– Сказал Кхаа, и сам удивился своему голосу. Он тоже будто шел изнутри. Тотль продолжил повторять сказанное, но Кхаа урывал только отдельные слова, утрачивая общий смысл.

Он засыпал. И падал внутрь себя.

Темно. Чёрное аморфное ничто. И, густое, как бизонье молоко. Если конечно, в какой-либо реальности оно бывает чёрного цвета. Ничто начало шевелиться, просыпаясь. Оно шевелило миллионами конечностей, осматривалось тысячами глаз, и осознавало себя. Ничто громко молчало, не в силах что либо сказать. Но, оно могло показать всё что угодно. Возможно, оно что-то показывало, но не существовало органов, способных впитать всё это. Оно само создавало реальность в угоду себе же.

Руки! Кхаа посмотрел на них, и увидел только темноту. Но, темнота держалась недолго и пошла трещинами. Сухие тонкие куски, словно струпья отваливались от рук. Руки светились! Нет,

они сами и были светом. Обычной формы, с тем же застарелым шрамом поперек левой руки, но сотканы из светящихся нитей. Они рассеивали тьму, но тьма не поддавалась им, оставаясь той же первичной консистенции. Кхаа сделал шаг вперед. Потом ещё один. А затем он нащупал свой нож. Нож был холоднее льда. Соприкасаясь с ладонью, он шипел, и от него валил густой серый пар. Холод, заключённый в нем, был настолько силен, что не поддавался существу, сотканному из света, коим сейчас был Кхаа. Держать его в руке было невозможно. Он обжигал своим холодом, врезался в плоть, пуская корни в ладонь. Кхаа отпустил его, и убрал обратно.

Свет! Свет был впереди, и он стремительно приближался. Это был Тотль. Он тоже был соткан из света. Но, не из золотого, как Кхаа, а из ослепительно белого. Чистый снег по сравнению с этим цветом, был не чище грязной лужи. Свет не слепил только потому, что Кхаа смотрел не глазами. Это было другое чувство, неподвластное в обычном мире.

Тотль ничего не говорил. Он только улыбнулся и сделал жест рукой. Он указывал куда-то.

Направления и ориентиры здесь отсутствовали. Но ТО куда-то отчётливо различалось - тонкая линия света уходила вдаль. Кхаа сделал несколько шагов по линии. Вдалеке забрезжил огромный силуэт ярко-зеленого цвета. Когда Кхаа приблизился, он узнал существо. Это был Лесной Дух. Он был воплощением природы. Сплетён из лозы и папоротника. С листьями вместо шерсти, и горящими древесными камнями вместо глаз. Вокруг него, словно пыль, медленно кружились крохотные светлячки.

Лесной Дух улыбался.

– Когда’то мы с твоейй мат‘рью встр'чалиссь.
– Голос прозвучал в голове Кхаа.

– Она рассказывала. Я всегда считал тебя вымыслом. Сказкой.

– Эт'то не важжно. Камни п'звалли тебя и меня ссюд'а.

– Но, зачем?

– Камни г'вворят, что ты усл'шал их зов очч'нь далеко. Из-за сл'манной горры.

– И что же камни хотят от меня?

– В'поллни волю камней.

– Какую?

– Камни х'тятт, чтобы ты и д'льшше сл'шшался их.

– Но они ничего мне не говорят.

– Камни г'вворят с тобой яззыком в'тра и шшолох'м л'истьевв. Камни пок'ззывают тебе д'оррогу. Ты п'ришшел сюда по их в'оле. Будь в'нимателлен.

– Хорошо. Я буду стараться.

– И ещщё. Н'ожж. Бойсся его х'зяяина.

– Но, это мой нож.

– Нетт. Н'е твойй. Он не под'чиниться н'иккому. Д'вайй, йа п'кажу тебе.

Дух Леса размашисто повёл рукой и пустота дрогнула. Пошла волной, и заколебалась маленьким озерцом воды, повисшем в воздухе.

– З'держжи д'хание.

Кхаа глубоко вдохнул, и Дух Леса резко схватил его за шею. А затем опустил его голову в воду.

* * *

Этот городишко, впрочем, ничем особым не приметный, был ещё более захолустным, чем тот, что человек миновал три дня назад.

Назывался город - Дол. Вернее, Долграненбург. Но, лет двести назад, после обрушившегося на городок урагана, на въездных воротах уцелели всего три первых буквы. Тогдашний градоправитель счёл это знаком божьим, и решил оставить всё как есть. Однако, истинной причиной была необразованность мэра, для которого адской мукой было выводить эту уйму букв чуть ли не на каждом документе. Да, и, к его несказанному счастью, народ был не против.