Последний ворон
Шрифт:
Чем, по-твоему, я занимаюсь? Вожу по свету группы туристов? – Он не мог не орать, протестуя против ее молчаливого укора.
Он уставился на свои руки, лежащие на уже ставшей скользкой баранке. Правая – яростно сжимала ключи от машины, левая – вцепилась ногтями в руль. Не в силах совладать с собой, он снова дрожал от возбуждения и злости. Все это не скоро кончится, так просто не выбраться. Им нужно заставить его замолчать, словом, убить – для них это единственная гарантия; его спасение – убивать их. Неповоротливыми пальцами Хайд с силой вставил и повернул
– Зачем Обри привез тебя? – кричал он в ветровое стекло. – Зачем позволил тебе увидеть? – Он задышал часто и затрудненно, хватая ртом воздух. – Какого черта ты здесь околачиваешься? Боже, зачем тебе все это видеть?
Обри следовало бы знать. Теперь же старый хрыч и ее подвергает опасности. Не надо было впутывать ее в это дело. Хайд душой понимал ее отвращение и ужас. В нем боролись чувство самосохранения и неожиданно вновь возникшее желание забыться – напиться, накуриться гашиша и уснуть. Окунуться в пустоту. Проснувшись, видишь и нюхаешь одно лишь дерьмо.
– Гляди, где Обри – бросил он, резко притормозив на верху изогнутого пандуса и вглядываясь в редкое ночное движение. Выехав на улицу, повернул в том направлении, откуда приехал – в сторону аэропорта. – Мы уезжаем прямо сейчас. Не прозевай его!
Теперь она не станет доверять ни одному его слову, даже не будет слышать. Она видела. В голове как в неисправной лампе дневного света вспыхивала и гасла ярость.
– Хватит с меня! – заорал он. – Поняла? Хватит! Ты же видела: или он, или я... С меня, черт возьми, хватит!
Атмосфера в машине сгущалась, как перед грозой. Она, глядя с укором, упорно, а может быть, бессильно, молчала. Ему требовалось забыться – стряхнуть отвращение к самому себе, избавиться от страха, подавить ярость, которая так просто вылилась в убийство американца. Так просто...
...Чтобы выдержать это, забыть, ему потребуются короткие черные провалы сознания, паузы. И избегать отражений в зеркалах.
Он смертельно устал от убийств, устал убивать. Афганистан. Он болен заразной болезнью. Поглядел на свои руки, будто ожидая увидеть позорные пятна этой болезни. Он ее подцепил.
Усиленно моргая, выпрямился на сиденье и сосредоточил все внимание на улице, машинах и пешеходах.
– Вон там, – тихо произнесла Роз, вяло махнув рукой.
– Что?
– Там! – завизжала она с искаженным лицом.
Надвинув шляпу и наклонив голову навстречу ветру, постукивая тростью по тротуару, торопливо шагал Обри. Хайд почувствовал, что не может сдержать нахлынувшей на него злобы. Резко затормозил, так, что завизжали шины, испугав старика, подался к тротуару.
– В чем дело? – спросил Обри, открыв заднюю дверь и сунув голову внутрь.
– Садитесь, – не повышая голоса, произнес Хайд. – Они ждали в гараже. Мы едем немедленно... Садитесь же!
Обри забрался в машину. Тем временем Хайд увидел,
Обри смотрел на них в заднее стекло. Роз, обхватив лицо ладонями, тряслась мелкой дрожью.
– Куда?
– Что! А, в Равалпинди... да, в Равалпинди. Все улажено, – запинаясь, сдавленным голосом откликнулся Обри.
Хайд только кивнул, усиленно моргая, словно пьяница, у которого двоится в глазах.
Тут завопила Роз:
– Он его убил!
– Что?..
– Заткнись! – рявкнул Хайд. Из-за нее смертельная усталость снова навалилась на него! Закружилась голова.
Повернувшись к Обри, Роз бессвязно выплескивала на него свое повествование, мелкие нелепые обвинения, испытанный ею ужас. Хайд почувствовал, как сдавило виски. Он страшился бессонницы: скоро придется остановиться, нужно выпить... затянуться... хотя бы что-нибудь! Голос Роз больно отдавался в голове, она разламывалась от крика. Скоро, если не поспит, не получит гашиша, он будет не в состоянии владеть собой.
– Заткнись, Роз! – снова крикнул он, пытаясь снять нараставшее, парализующее напряжение. – Ради Бога, заткнись!
Он злился на нее, на ее посредственность, на ее показное кривляние. Пререканиям между ними, казалось, не будет конца, как в замедленном фильме об автомобильной катастрофе с болтающимися внутри машины и вылетающими сквозь ветровое стекло манекенами. Она все еще была не в состоянии соображать. В зеркальце отражалось хмурое лицо Обри.
– Заткнись, заткнись, заткнись... – без конца повторял он.
Опершись спиной о скалу, Кэтрин смотрела на оставшуюся от дома все еще дымившуюся груду бревен в четверти мили от нее. Сверху и вокруг густо стояли сосны, однако оставалась прогалина, в которую просматривалась часть покрытого галькой берега и мерцающая поверхность озера. Фургон окружного судебного следователя давно уже увез обнаруженный в развалинах дома обугленный труп. Пожарная машина, медленно развернувшись, направилась между деревьями в сторону города. Осталась только сверкающая на солнце машина шерифа.
Она продолжала разминать и массировать ушибленную правую ногу. Немногочисленные соседи из разбросанных по берегу домиков и автоприцепов уже разъехались. Уехал и фотокорреспондент местной газеты. Она неподвижно сидела здесь, наверно, два часа, может быть дольше. Опасность ей не грозила с тех пор, как тот, кого звали Дэйвом, шатаясь под тяжестью, приволок на плече что-то похожее на мешок и свалил на заднее сиденье машины, которую заранее вывел из укрытия. Его разъяренный вид и паническая спешка подсказали ей, что он притащил Фрэнка. Это она убила Фрэнка...