Последний выстрел Странника
Шрифт:
Игнатьев криво усмехнулся. Как он и подозревал, у того, с кем он сейчас разговаривает, есть своя логика, своя правда, своя аргументация. Даже сейчас, закованный в браслеты, с ошейником, за который его водят по каменным клетям бункера, как дикого зверя, он, этот «бывший человек», имеет свое оправдание тому, чем он занимался на протяжении последних нескольких лет. Игнатьев понимал, что некоторым его аргументы даже могут быть близки и понятны. Но общество, каковы бы ни были недостатки существующей экономической и политической системы, не может позволить себе жить беззаконно. Оно не может позволить
– Вы дали показания, что Красильников передал вас этому… Диспетчеру?
– Да.
– У вас есть какие-нибудь версии или догадки, кем может быть этот субъект по прозвищу Диспетчер?
– Нет.
– А касательно возможного места его работы?
– Гм… Он или в органах работает… в полиции, возможно. Или… даже скорее всего, в каким-нибудь охранном предприятии.
– Почему вы так решили?
– Я сужу по его возможностям.
– Это Красильников предоставил Диспетчеру ваш контактный номер?
– Да, контакты дал Роман.
– С вашего согласия?
– Это был разовый контракт. Но потом Диспетчер еще раз вышел на меня. Самостоятельно, без ведома Романа. И я понял…
– Что Красильников вам больше не нужен в качестве нанимателя?
– Да, – после паузы сказал он. – Я понял, что он более мне не нужен.
Игнатьев задал еще несколько вопросов по теме коммуникаций с неким Диспетчером. Затем, поняв, что ничего нового сверх того, что узнал, что было написано в досье, не выяснит, прекратил допрос.
Он уже собирался дать знать Арцыбашеву, что охранники могут увести заключенного, когда тот вдруг подал голос:
– Гражданин начальник, разрешите вопрос?
Николай Федорович удивленно приподнял бровь.
– У вас вопрос? Или просьба?
– Вопрос… Просьб у меня давно никаких нет.
– Можете задать свой вопрос.
«Бывший человек» уставился немигающим взглядом на гэбиста. Игнатьеву показалось, что в этом взгляде – на какой-то момент – появилось что-то живое, что-то человеческое…
– Этот парень… он еще держится?
– Какой парень? Про кого вы спрашиваете?
– Про того, кто должен сделать моюработу. Про моего двойника.
– Откуда вы это взяли? – сухо поинтересовался Игнатьев. – Вы сказали чушь… Но я хочу знать, как вам такоевообще могло прийти в голову.
– Меня держат здесь уже полгода… Выспрашивают о каждом прожитом мною дне. Вызнают о моих знакомых, сослуживцах, связях… И сам я все еще живой; сижу вот, разговариваю с вами.
«Ты не только бывший человек, но и бывший Номер Один, – подумал про себя Игнатьев. – Не мне решать, какова будет твоя дальнейшая судьба и где ты проведешь остаток жизни. Но если что-то случится с тем, о существовании которого ты догадываешься, о котором ты пытаешься расспросить, то и ты не задержишься на этом свете и одного лишнего дня…»
– Допрос закончен! – громко произнес он. – Можете увести заключенного.
Полковник
Не хотелось думать, что в этот пригожий апрельский день может случиться что-то опасное, что-то нехорошее. Но не думать об этом не получалось.
– По коням, – распорядился Игнатьев, усаживаясь в поджидающий его на площадке джип. – Возвращаемся на Лубянку.
К этому моменту в высоких инстанциях все еще не было принято решение по митингам в Москве и Астрахани. Во всяком случае, ему, полковнику Игнатьеву, руководителю СВОГ ФСБ, сообщений об отмене или запрете сегодняшних протестных мероприятий пока не поступало.
Глава 19
21 апреля
Москва, ЮВА, район Марьино
Я сижу в салоне микроавтобуса, припаркованного во дворе одного из многоэтажных зданий неподалеку от станции метро «Братиславская».
На часах четверть второго пополудни; погода переменчива, как и мое настроение.
Я чувствую себя неважно. Может, сказываются недосып и навалившаяся усталость, может, нервы разгулялись; возможно, давит ответственность. Мне становится то холодно, зябко, и тогда я кутаюсь в плед, то, наоборот, бросает в жар. Через тонированное стекло открывается вид на Братиславский парк с горкой, смахивающей на пирамиду, с проложенными вокруг искусственного пруда дорожками, по которым прогуливаются в этот прохладный, но солнечный весенний день мамы с колясками, парочки и собачники со своими четвероногими любимцами.
Мы находимся здесь, в указанной нам точке, с одиннадцати часов. Мы – это я и мой помощник Ботан. Голова тяжелая, несвежая; в глаза как песка насыпали; я каждые две-три минуты клюю носом, но глубокий сон ко мне не идет.
Стоит только задремать, как перед глазами возникает одна и та же картинка. Неведомая, неподвластная мне сила возносит меня на парковую горку, которая в моем сне превращается в мегалитическую пирамиду майя или ацтеков. Превращается, трансформируясь, в одну из тех мрачных, огромных, таинственных пирамид, что использовались в ходе древних мистерий, когда жрецы культа убивали двуногих, дабы умилостивить человеческими жертвоприношениями каких-то своих богов.
Я стою на площадке, на юру, открытый всем взорам, на самой вершине. В отличие от древних жрецов, одет не в звериную шкуру, а в современный деловой костюм; мою голову украшает не диковинный убор из перьев, а спецназовская шлем-маска; в моей руке зажат не ритуальный нож, а снайперская винтовка с оптическим прицелом.
Внизу, у подножия пирамиды, раскинувшись, расплывшись так далеко, сколько видит глаз, колышется человеческое море. Отдельных людей, отдельных лиц в этой толпе не разглядеть; слышен слитный гул, временами даже рев толпы, из которой ветром до меня доносит отдельные выкрики: «До-олой!.. Свободу!.. Гады!.. Воры!.. Враги!.. Долой!..»