Последний выстрел. Встречи в Буране
Шрифт:
— Хитер ты, Кузьма, ой, хитер, — одобрительно покачал головой Самоедский.
Не вынимая рук из карманов, они осторожно приближались к тому месту, где должны были лежать раненые.
— Здесь никого нет, — разочарованно протянул Самоедский.
Да, раненых не было. Бублик увидел оставленный им бинт, раздавленной змеей лежавший на сухой листве. Чуть в стороне он заметил могильный холмик с воткнутой щепкой. Он подошел к нему, прочел надпись и сшиб ногой щепку.
— Видишь, были здесь раненые, были, — торопливо доказывал Бублик, боясь,
— Были да сплыли, — проворчал начальник полиции. — Куда они могли деваться? Вот вопрос.
— Далеко уйти не могли. Давай поищем.
— Ищи-свищи, лес-то большой... Должно, где-нибудь в селах... Ничего, прочешем, найдем. А тебе, Кузьма, спасибо, что сказал. Вижу — можно с тобой кашу варить, — говорил Самоедский и вдруг предложил: — А поступай-ка ты ко мне на службу!
13
...Их было теперь семеро — шесть раненых и седьмой — лекарь, санитарный инструктор. И были у них друзья в Подлиповке, в Грядах. И была еще надежда на то, что скоро мало-помалу затянутся раны. Эта надежда окрепла после того, как навестил их настоящий доктор, Борис Николаевич Красносельский.
Через день, как по расписанию, в «лесной лазарет» приходила Полина с неизменным своим саквояжиком. Она облачалась в чистый, старательно отутюженный халат, просила у Дмитрия тетрадь для назначений с записями Бориса Николаевича и начинала делать перевязки, раздавать лекарства.
— Прямо, как в настоящей больнице, — весело говорил сержант Борисенко и опять упрашивал: — Полина Антоновна, освободите, пожалуйста, мою руку из плена шины.
— Вы же знаете, без Бориса Николаевича я не могу!
Кухарев подталкивал сержанта и с довольной улыбкой говорил:
— Как в настоящей больнице: врач назначает, сестра выполняет...
Дмитрий готов был повторить вслед, что все идет как надо, и вдруг прибежал встревоженный дед Минай.
— Сматываться надо, братцы мои, немец шныряет вокруг, полицаи рыщут!
— Вот как! Не забывай, коза, что волки рядом. — Кухарев забеспокоился. — Что же нам теперь?
— Уведу вас, братец ты мой, в другое место, куда сам леший с провожатым ходит. А то как бы не было беды, — ответил дед Минай.
Они опять долго шли по чащобе, и Дмитрий беспокоился: найдет ли их теперь Полина, придет ли?
И на новое место, хотя реже, но приходили друзья. Бойцы радовались приходу и фельдшерицы, и доктора, и деда Миная. Дмитрий тоже радовался, но почему-то больше ждал Полину и всякий раз, даже от нового места, провожал ее через лес до самого села.
Вот и сегодня они вдвоем шли по тихому осеннему лесу. Под ногами ласково шуршала опавшая листва, где-то весело пересвистывались синицы, слышался упрямый стук дятла, словно дятел с кем-то переговаривался азбукой Морзе.
В лесу остро пахло грибами.
— Ой, Митя, вы знаете — жизнь сейчас какая-то странная, и слова
— Может быть, вам не нужно ходить к нам в лес, это опасно, я сам буду перевязки делать, — сказал он, в душе боясь того, что она согласится и перестанет ходить к ним.
— Нет, нет, Митя, не очень опасно. Я уже пропуск у старосты получила, меня ведь и ночью могут вызвать к больному...
Уже почти у самого села Полина сказала:
— Я видела вчера березовскую акушерку. Она шепнула мне по секрету, что в Горелом лесу появился какой-то полковник с отрядом бойцов.
— Мне нужно обязательно увидеть акушерку и расспросить ее обо всем, — ухватился Дмитрий за эту весть. Они с Кухаревым и сержантом Борисенко все чаще и чаще заводили речь о том, что же делать, когда все товарищи встанут на ноги. Ясно было только одно: пойдут к своим за линию фронта. А где фронт, как идти? Ведь у них не было ни оружия, ни карты, ни компаса. В отряде полковника все это, видимо, есть, он поможет! Дмитрий настойчиво повторил:
— Мне нужно увидеть акушерку.
— Она вам ничего не скажет.
— Должна сказать, не имеет права не говорить, если я попрошу.
— А кто вы для нее?
— Как кто? Боец Красной Армии...
Полина засмеялась.
— Да вы посмотрите на себя, похожи ли на бойца? Дед Минай обмундировал вас!..
Лапти, старенький пиджачок, такая же старенькая кепчонка преобразили Дмитрия до неузнаваемости.
— Все-таки мне нужно узнать о полковнике, — требовал он.
— Хорошо, давайте завтра сходим вместе, — согласилась она.
День выдался хмурый, пасмурный. Это был один из тех неприветливо-холодных дней, когда можно ожидать всего: и дождя, и снега. По небу лениво ползли тяжелые, землисто-серые облака, сквозь толщу которых с трудом прорывалось почти негреющее солнце. Оно тут же снова пряталось, как будто ему грустно было смотреть на пожелтевшие рощи, пустые поля, на щетинистый луг и проселочную дорогу, избитую, истерзанную колесами и гусеницами.
Но Дмитрий и Полина ничего этого не замечали, и день им не казался хмурым. Они шли через луг по проселку и вели непринужденный, внешне пустоватый разговор, какой ведут все молодые, когда слова имеют особый смысл, понятный только им двоим. Порой они умолкали, и Дмитрий ловил себя на мысли о том, что ему и молчать хорошо с Полиной...
— Ой, посмотрите, машины! — тревожна вскрикнула она.
Их догоняли огромные немецкие грузовики. Дмитрий замедлил шаг и оглянулся по сторонам, готовый куда-нибудь юркнуть, скрыться. Но скрыться некуда: кругом голый луг, и только вдалеке от дороги видны стога сена, До стогов уже не добежишь незамеченным.
Однако грузовики проскочили, грозно рыча моторами, и никто не обратил внимание на девушку и парня, что шли куда-то.
— Пронесло-проехало, — с облегчением вздохнула Полина. — Вы испугались, Митя?