Последний выстрел. Встречи в Буране
Шрифт:
Но звонила Тамара. В телефонной трубке отчетливо слышался ее дикторский голос:
— Миша, ты слышишь меня? Здравствуй! У вас в больнице переполох, там получили твои телеграммы. Что случилось? Почему ты задерживаешься? Я очень, очень скучаю. Ты слышишь меня? Очень скучаю...
— Тамара, слушай внимательно. Здесь произошло несчастье. Я оперировал. Позвони Антону и скажи ему...
Тамара перебила:
— Ты оперировал? Разве там нет своих врачей? Ты скучаешь без меня?
— Прошу тебя: скажи Антону — я не смогу сейчас приехать, пусть продлит отпуск.
— Нет, нет, скорей приезжай! Ты знаешь, я немного похудела за это
— Тамара...
— Погоди, не перебивай и выслушай новость. У нас выступал по телевидению ректор мединститута. Я с ним говорила о тебе. Он хорошего мнения о твоей работе и пообещал предоставить молодому растущему ученому место на кафедре хирургии...
— Тамара, оставь глупости! Речь идет о серьезном! — крикнул в трубку Михаил Петрович.
— О серьезном? — Тамара помолчала немного. В трубке слышалось ее учащенное дыхание. — Уж не влюбился ли ты в доярку? Это модно теперь. У нас по телевидению недавно прошел фильм о том, как ученый влюбился в доярку. Очень забавно было...
Михаил Петрович швырнул на рычаг телефонную трубку, понимая, что разговаривать с Тамарой бесполезно, упрашивать, чтобы она все объяснила главврачу — тоже пустая трата времени... Но почему же не ответил Антон Корниенко на вторую телеграмму? Ведь он объяснил причину задержки в Буране. Антон должен понять... «Молчит, значит согласен со мной», — решил он.
На следующий день Фиалковская сказала:
— Вы не уехали, Михаил Петрович, это я виновата...
— Получено разрешение главврача. Задерживаюсь вполне законно.
— Неправда. Зачем вы обманываете?
— Понимаю, понимаю... Рита выдает мои тайны? Задам я ей за разглашение секретов... — смеясь, говорил Михаил Петрович, потом серьезно добавил: — Главврач не в обиде, он сам хирург и хорошо понимает меня.
Молва есть молва, ее не остановишь.
Поначалу, зная о том, что докторша сама слегла и в больнице принимать некому, люди почти не ходили на амбулаторные приемы. Но прослышав, что врач в больнице есть и не какой-нибудь, а председательский брат, настоящий ученый, народ повалил в больницу, кому надо и не надо. И это понятно. Ведь прежде в Буране такого не было, чтобы операции делали (на операции посылали в район), а тут, гляди-ка, Натальи Копыловой сына оперировали... А взять, к примеру, докторшу... Ведь совсем было убил ее этот подлюка самосвалом, а ученый оживил, спас докторшу... Раньше Ивану Воронову не очень-то верили, что брат его чуть ли не главный ученый в городе, но вот прошла молва, что прав был Иван Воронов, что брат у него и в самом деле большой человек, если такие операции делает. И теперь каждому, кто хоть малую хворь чувствовал, захотелось показаться ученому доктору, совета попросить.
Никто так не привлекает людей, как новый врач, о котором уже прошел добрый слух, и Михаилу Петровичу приходилось теперь туговато. Уставал он на амбулаторных приемах не менее, чем у себя в операционной.
На этот раз к нему вошел еще нестарый колхозник с фермы и цветисто пожаловался:
— Ноет, ровно гложет кто у меня коленку. А то еще стрельнет в поясницу — ни тебе встать, ни тебе лечь, как гвоздь какой в спине торчит, прямо спасу нету.
Михаил Петрович осмотрел говорливого пациента, подумал, что у того радикулит, лечение назначил, а после амбулаторного приема, не снимая халата, опять направился в палату к Лидии Николаевне. Он
Она всегда выслушивала его с живой заинтересованностью и просила рассказывать о больных поподробней.
— Сегодня приходил Рыбников, — сообщил он о колхознике с фермы. — Что-то много у него жалоб...
— Неужели опять обострение? — забеспокоилась Фиалковская.
— Видимо, обострился радикулит.
— Радикулит? Нет, у него был бруцеллез.
— Вот как? — удивился Михаил Петрович. — А я заподозрил другое...
— Доктор Светов за такое подозрение в дым разнес бы вас на врачебной конференции.
— Да, да, забыл курс инфекционных болезней, хотя сдал когда-то на пятерку, — грустно признался он.
— Рассказывайте, кто еще приходил, какие диагнозы вы понапридумывали, — с улыбкой попросила она.
— Больная уже начинает посмеиваться над лечащим врачом? Это мне нравится: благоприятный признак, — говорил он, вглядываясь в ее чуть порозовевшее лицо.
В палату неожиданно вошел Синецкий в наброшенном на плечи не по росту коротеньком халате.
— Любуйся, Лида, я «москвича» тебе пригнал!
— Правда? Отремонтировал? — Она хотела приподняться, но Михаил Петрович вовремя удержал ее.
— Лежите, вставать нельзя.
— Но хоть посмотреть на «москвича» можно? Из окна он виден?
— Виден. Вон стоит, — кивнул на окно Синецкий.
Михаил Петрович и Синецкий вдвоем подняли кровать за спинки.
— Вижу, вижу, — восторженно проговорила Фиалковская, потом грустно добавила: — Машину легче вылечить, чем человека.
— Что ты, Лида, — горячо заговорил Синецкий. — И ты скоро встанешь. Михаил Петрович слово дал поднять тебя в рекордно короткий срок. И поднимет!
Она с улыбкой посмотрела на доктора, как бы спрашивая: это правда? вы давали такое слово? И тут же обратилась к Синецкому:
— Коробку скоростей заменил?
— Не только коробку, новый двигатель поставили! Кузов раздобыли у соседей. Не узнаешь ты своего старичка. Поскорее выздоравливай. Махнем с тобой на «москвиче» в Казахстан за утками.
Лидия Николаевна еще более оживилась и, кажется, готова была вскочить с постели, чтобы побежать к машине. Михаил Петрович радостно поглядывал на нее и думал, что Синецкий, пожалуй, хорошо придумал, подогнав к больнице отремонтированную машину.
Синецкий и Михаил Петрович вышли из палаты. Оглядывая больничный коридор, Синецкий удрученно говорил:
— Теснота здесь невообразимая.
— Поп жил — не жаловался.
— То поп, а тут колхозная медицина.
— В вашей же власти расширить возможности колхозной медицины, — заметил Михаил Петрович.
— Трудноватое дельце. — Синецкий почесал затылок.
— Но ведь каждому ясно — больница нужна.
— Верно, каждому ясно, — согласился Синецкий. — Но вы попробуйте доказать это хотя бы одному нашему председателю — не докажете. У него готов ответ: мое дело — хлеб, молоко, мясо. Другое — не моя забота. И не хочет он понимать очевидной взаимной связи между «тем» и «другим». В своих суждениях Иван Петрович, к сожалению, не одинок. Потому-то и ютится наша больничка в бывшем поповском доме. И это не от бедности, нет, строительство больницы мы смогли бы осилить без ущерба для хозяйства. Но...