Последний загул
Шрифт:
— Сколько там народу было?
Он посмотрел на меня как на глупую.
— Я их что, пересчитывал? Ну, с десяток человек перед глазами мелькало.
— Назови имена хотя бы тех, которых знаешь.
Он от возмущения даже по коленям себя хлопнул.
— Ну ты даешь, подруга! — и рассмеялся весело, а потом замолчал. — Нет, Иванова, имена ты узнаешь от кого-нибудь другого.
— От кого от другого? — сделала я вид, что размышляю вслух. — От Гореловой Валентины?
— Ну хотя бы от нее. Годится.
Следующая моя просьба прозвучала как крик грешной души:
— Помоги
— С какой стати? — Он удивился и обрадовался одновременно. — Я тебе уже много выложил, на многие вопросы ответил. Я честно отработал свое. Теперь ты давай, заступайся за меня перед «конторой». Или у тебя еще товар есть?
— Есть, — ответила я. — Есть, а как же! Похоже, настало время полностью изложить ментовскую точку зрения, чтобы сбить с тебя твою дурную спесь. Чтобы не думал ты, что следователь даст тебе возможность выкручиваться, когда посадит перед собой по другую сторону стола. На тебе подозрение — ты дал Валерию наркотик, и, коль скоро он не был сведущ в дозировке, ты посоветовал ему размер дозы, заведомо зная, что она смертельна. Таким образом, ты являешься косвенным убийцей Валерия Рогова. И теперь встает вопрос о мотивах. Мог ли ты так поступить? Нет? А с какой стати вы друзьями быть перестали?
Я смотрела на него, сжавшегося в комок, как от холода, и думала, хватит ли у него ума для того, чтобы оценить нелепость происходящего. В самом деле, разве гулял бы он на свободе до сих пор, имей люди в угро такую версию? Но у меня-то она возникла, и этого было достаточно для его нервов.
— Ты думаешь — я тебе верю? — спросил он осторожно, и я поняла, что ум у него есть.
— Сомневаться — твое право. Думай.
— Ладно, подумаю.
— Только не тяни время. Надумаешь и расскажешь, как все произошло на самом деле, — облегчишь мне жизнь. Нет — придется потрудиться и найти другой источник информации, а тебя оставить твоей судьбе.
— Какого рожна ты от меня добиваешься?
Ну, это он уже прикидывается! Я терпеливо повторила в двадцатый раз:
— Все, что ты знаешь о смерти Рогова и о вечеринке, все, до мельчайших подробностей.
И тут нам помешали самым беспардонным образом. Дверь опять открылась, но уже не так осторожно, как в прошлый раз, и в нее хозяйкой сего места вошла девица, попросившая на лестнице у меня прикурить. Ребров глянул хмуро, но не запротестовал против ее вторжения, а отвернулся и повторил:
— О\'кей, я подумаю.
— Здесь за дверью Миксер дожидается, — сообщила девица с порога. — Он тебе нужен?
— Пусть дожидается, — ответил Ребров. — Отстань! — прикрикнул, увидев, что она вновь открывает рот.
Девица прошла и села рядом с ним, рассматривая меня во все глаза. Демонстративно, словно желая показать, кто она здесь такая и чего стоит, запустила руку в карман его куртки и выудила оттуда небольшой серебряный портсигар.
— А если надумаю, где мне тебя искать?
Я протянула ему свою визитную карточку.
— Позвонишь.
Он принял ее с интересом.
Девица достала из портсигара папиросу с необыкновенно длинной табачной частью и вернула его
— Раскурим? — Она повертела папиросу передо мной. — На троих, а?
Ребров усмехнулся и полез за спичками.
Все. Разговор можно считать завершенным. Тема у нас не из тех, что обсуждают при посторонних. Можно вставать и уходить. Я так и поступила.
Как, однако, много зависит от настроения! Музыка, которую я слушала не без удовольствия менее часа тому назад, теперь казалась мне бессмысленным набором звуков, люди утомляли бесцеремонностью, сам подвал давил на психику убогостью и грязью. А духота вообще действовала на нервы.
Все, оттусовалась я здесь, пора на воздух.
Заразившись простотой манер от окружающих, я двинулась к выходу, расталкивая попадавшихся на пути и не обращая внимания на их недовольство, а попав на лестницу, по которой гулял сквознячок, с удовольствием перевела дух, как после нелегкого забега, и потопала наверх, к мраморному фойе, уже не торопясь. Выходя на улицу, произнесла про себя: «Ребро» и выкинула его из головы — по крайней мере на ближайшие полчаса, рассчитывая отдохнуть от впечатлений.
Но, видимо, поспешила я отбросить свои заботы. Не успела я сделать и десятка шагов в направлении машины, как почувствовала на своем плече руку.
Ну что еще, бог мой!
— Таня!
Я обернулась — Эллочка Пряхина выставила напоказ сразу все свои жемчужные зубы, радуясь нашей новой встрече, а меня возвращая к моим, так сказать, служебным обязанностям.
— Рано ты, Танюш, уходишь! Серьезная публика еще только собирается. Все самое интересное впереди. Пойдем назад!
Она, щебеча птичкой, тянула меня за рукав, и пришлось упереться, чтобы не дать себя увлечь туда, откуда я только что выбралась с такой поспешностью.
— Элка, у тебя душа есть? — спросила я жалобно, глядя на нее.
— Ну, как у всех, — опешила она, но быстро поняла свою оплошность. — Да будет тебе, пошли!
— Все, Эллочка, я оттуда уже вышла. А вот тебя как знатока суперзвезд и их суперсвязей хочу спросить, что за девчушка возле Реброва трется? Волосы копной, на груди крест…
— В джинсе и свитере? — перебила она. — Ты не приревновала ли? — и, рассмеявшись, сама отмахнулась от своего вопроса. — Шучу, не обращай внимания.
Мартышка! Фамилии не знаю. Женька, слышала, Надюхой ее называет. Сошлись они недавно, а до этого он долго один был, не заводил себе постоянную. Да и эта, мартышка, Надюха которая, думаю, ненадолго с ним. Пошлет он ее, как и прочих. Я же тебе про него говорила — скотина!
Эллочка вдруг посерьезнела и, замолчав, задумалась о своем, а я, взяв ее под руку, повела в сторону от входа в клуб, к небольшому скверу.
— Ребро не всегда таким был. Год, как он изменился к худшему. Ровно год. После того, как невесту потерял. О-о, Танюх, это история для любовного романа!
Я усадила ее на лавочку, стоящую у изгороди, и села сама.
— Что-то не похож он на романтика.
— Какая романтика! — не поняла она. — Он, говорят, и ширяться-то стал после того, как один остался.