Последний защитник
Шрифт:
Клейпол собрался было тоже последовать за ними, но женщина остановила его:
– Простите, хозяин. Миледи хочет видеть господина Уайта наедине.
Она широко распахнула перед гостем дверь. Как только он вошел, сзади послышался лязг щеколды.
Кабинет был крошечный – не больше двух-трех квадратных ярдов – и весь заставлен какими-то едва различимыми предметами. Стены комнаты, располагавшейся над крыльцом и выходившей на север, были обшиты деревянными панелями. Сквозь узкие окна из толстого зеленого стекла проникало мало света. Здесь пахло старостью
На миг его преподобию показалось, что служанка сыграла с ним шутку и комната пуста. Однако потом, когда глаза его привыкли к полутьме, он заметил шевеление в углу. Старая леди лежала, обложенная подушками и закутанная в одеяла.
– Господин Уайт, да благословит вас Господь за то, что вы снова проделали весь этот путь. Благодарю от всего сердца.
Священник поклонился:
– Моя жена шлет вам привет. Она молится за вас.
– Кэтрин – хорошая девочка.
– Как вы чувствуете себя, миледи?
Госпожа Кромвель вздохнула и заскулила, как собака. Уайт терпеливо ждал: а что еще ему оставалось?
Через минуту, когда боль отступила, она вымолвила:
– До конца месяца я буду в могиле.
– На все воля Божья.
– Последние пять или шесть лет воля Божья проявляет себя довольно странным образом.
– Не нам подвергать Его сомнению. – Священник выдержал паузу, но старуха ничего не сказала. – Полагаю, миледи, речь идет о завещании? Послать за стряпчим снова?
– Нет. Я хотела поговорить совсем о другом. Пожалуйста, велите принести свечу. Становится все темнее и темнее.
Уайт приоткрыл дверь. Клейпола в комнате не было, но служанка уже зажгла свечи и принесла одну.
– Госпожа будет сейчас принимать свое снадобье? – спросила она, протягивая гостю свечу.
Слух у старухи был острый.
– Вот же глупая женщина, – пробурчала она. – Нет, сейчас не буду. Позже. Поди прочь!
Священник закрыл дверь каморки и поставил свечу на консоль на стене. Госпожа Кромвель наблюдала за ним. Ему показалось, что она сильно похудела за последние три месяца и теперь иссохшее тело под одеялами было не больше, чем у ребенка. Уайт помнил ее в расцвете лет, когда эта статная круглолицая женщина была полна кипучей энергии и ловко управляла домом. На протяжении семи лет после смерти своего мужа Оливера Кромвеля она медленно, но верно менялась к худшему. Казалось, постепенно само время пожирает ее.
– Присаживайтесь, господин Уайт.
Возле сундука стоял низкий стул. Другой мебели в каморке не было, не считая кушетки, на которой лежала больная. Когда священник сел, колени чуть не доставали ему до подбородка, а пола почти не было видно.
– Свечи мне ни к чему, – продолжила госпожа Кромвель, – когда я вижу кровь на стенах. А иногда я чувствую ее запах. Запах свежей крови. Вы понимаете?
– Это все из-за лихорадки, миледи, уверяю вас. Никакой крови на самом деле нет.
Она издала низкий дребезжащий звук, который можно было принять за смех.
– Нет, сэр. Кровь есть всегда. Слишком много крови. Но пока хватит об этом. Окажете
Уайт склонил голову:
– Как вам будет угодно, миледи. Сделаю все, что в моих силах.
– Вы с Кэтрин не будете в обиде. Когда я покину этот мир, вам тоже кое-что достанется. – Из-под одеял появилась рука, маленькая и сморщенная, как обезьянья лапка. – Возьмите.
Это оказался железный ключ длиной три дюйма, теплый на ощупь, согретый теплом его хозяйки.
– Откройте сундук, сэр. Внутри найдете связку бумаг, на самом верху. Будьте добры, дайте их мне.
Уайт сделал, как она велела. Бумаги были перевязаны широкой черной лентой. Внизу под ними он увидел темную богатую ткань. Пламя свечи сверкнуло на золотой нити, оживляющей строгую материю. Наследие былых дней, проведенных в Уайтхолле, с грустью подумал священник, гадая, что еще хранит этот сундук, какие там лежат сувениры на память о других местах, о других, лучших временах.
Госпожа Кромвель развязала ленту и велела:
– Держите свечу выше.
Она уткнулась в документы. На одном Уайт заметил знакомый почерк усопшего супруга миледи, самого лорд-протектора Оливера Кромвеля, да будет благословенна его память. Старуха замерла, гладя бумагу, словно это приносило ей удовольствие и успокоение. Ее губы ритмично двигались, как у паписта, который перебирает бусинки на четках. Бормотание превращалось в слова, а потом во фразы, достаточно связные:
– «Ты мне дороже всех на свете – и пусть так будет всегда… Милая, не могу пропустить эту почту, хоть особых новостей нет, но я и вправду люблю писать своей милой, которая всегда в моем сердце. Мне радостно от того, как расцветает моя душа. Да одарит тебя Господь Всемогущий милостью своей… Я так люблю писать тебе, родная… ты мне дороже всех на свете…»
Затем старую леди сразил второй приступ боли, еще сильнее, чем первый. Уайт сидел со свечой в руке. Он смотрел, как агония исказила черты госпожи Кромвель до неузнаваемости. Не отдавая себе отчета, он начал молиться вслух, прося Бога облегчить ее страдания на этом свете и проявить к ней милость в загробной жизни. Боль понемногу утихала.
– Миледи, вы утомились и так страдаете. Давайте продолжим позже? А сейчас пусть служанка даст вам снадобье. Оно поможет вам уснуть.
– Нет! – возразила она с неожиданным жаром. – Я потом высплюсь. – И снова взялась за документы, стала их перебирать. – Ага! Нашла. Господин Уайт, вот что нам нужно.
Госпожа Кромвель подняла бумагу, чтобы он мог ее видеть. Сложено, как письмо, но имени адресата нет. Она повернула послание обратной стороной, показывая, что складки скреплены тремя большими печатями. Священник хотел взять письмо, но старуха отдернула руку и прижала его к груди.
– Что мне нужно сделать? – спросил Уайт.
– Это для моего сына, – пояснила она. – Письмо должно дойти до адресата с невскрытыми печатями. Обещайте, что будете охранять его ценой своей жизни. Мой супруг вам доверял. И я тоже вам доверюсь.