Последний
Шрифт:
Этот город не может принести тебе ничего хорошего, — говорил внутренний голос, и спорить с ним было чертовски сложно.
— Тогда предлагаю тебе перестать воротить нос. Сможешь остановиться в приличной уютной гостинице. Номер я уже забронировал, все оплачено, тебе нужно лишь прийти туда, назвать имя Джонатана Твиста и затаиться на несколько дней.
— Кто такой Джонатан Твист? — спросил Валиант, и в голосе его даже мелькнуло искреннее любопытство.
— Вымышленный персонаж. Твой персонаж. Вот, кстати, твои документы на его имя.
— Не слишком ли вычурно? —
— Твое собственное имя куда более вычурное, если хочешь знать, — нахмурился Дрейк, в конец устав слушать постоянные недовольства клиента. — И, поверь, если бы я назвал тебе Джоном Смитом, это бы сразу вызвало ассоциации с человеком, который от кого-то скрывается.
— Это твои личные домыслы?
— Социальное исследование, — буркнул Дрейк в ответ. — В общем, документы уже готовы, номер тоже. Гостиница будет вверх по этой улице, не перепутаешь — она здесь одна. Дойди до нее, изучи местность. Ты, я так понимаю, в Лоренсе нечасто бывал?
— Нечасто.
— Вот и изучи. В номере мои люди оставили тебе посылку. Новая одежда по твоему размеру будет висеть в шкафу.
Валиант недоверчиво приподнял бровь.
— К чему это?
— Если позволишь высказать мое скромное мнение, в своем нынешнем облике ты уж больно похож на того, кто ты есть. Тебе следует одеваться… гм… более обывательски.
— Вот как, — бесцветно хмыкнул Валиант.
— Впрочем, дело твое. Но я бы искренне советовал тебе воспользоваться моей рекомендацией. Так или иначе, даже в таком образе, если не наделаешь глупостей, вполне сможешь провести в Лоренсе тихое и спокойное Рождество, а я поработаю над твоим заданием.
Не слушая твоих постоянных причитаний, — добавил Дрейк уже про себя.
— Надеюсь, «Крест» не выйдет на мой след раньше, чем ты закончишь работу, — снова ровным, ничего не выражающим голосом произнес Валиант.
— Если будешь вести себя тихо, никто тебя здесь не найдет, — ответствовал Дрейк. — Тебе ведь нетрудно вести себя тихо, верно?
— Ты имеешь в виду, нетрудно ли мне никого не трогать? — усмехнулся Валиант, и в глазах его блеснул опасный синий огонек, от которого у Дрейка пошел мороз по коже.
— Да, я… об этом, — он встрепенулся, потряс головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение, сковавшее его от ярко-синего блеска глаз хищника. — И не только. Я обо всех привычках, свойственных вашему виду. К примеру, сверкать глазами на сотрудников администрации гостиницы тебе тоже не стоит… Тебе же нетрудно будет все свои приемы держать в узде?
— Нетрудно, — соврал Валиант, отведя взгляд. — Пока что я отдаю себе отчет в том, что делаю.
Ключевым в его ответе было «пока что», но исполнитель предпочел не обратить на это внимания.
— Вот и хорошо, — Дрейк не горел желанием оставаться в компании Валианта Декоре ни секунды дольше, поэтому молча кивнул и снова сел в машину. Несколько секунд «Форд» не трогался с места, а затем плавно отъехал от тротуара и вскоре скрылся из виду.
Валиант проводил удаляющийся автомобиль глазами, ноющими от яркого дневного света. Он знал, что может отправиться куда угодно, послушав собственную интуицию, а не наставления Дрейка Талоса. Этот человек, судя по слухам, был лучшим в своем деле, но Валианту он казался до ужаса неприятным, и его попытки влезть в жизнь того, кто видел на своем веку куда больше, раздражали. Валиант не любил людей, которые считали себя всезнающими и самыми
Вновь вдохнув полной грудью холодный зимний воздух, Валиант убрал руки в карманы распахнутого плаща и, опустив голову, чтобы свет не так сильно резал глаза, неспешно побрел к гостинице.
Ничего не случится, — убеждал он себя. — Ничего не случится. Эти несколько дней будут спокойными.
Он искренне надеялся, что, в конце концов, сможет в это поверить.
4
Сьюзен и Дэвид Фостер вышли из дома на прогулку, чтобы запечатлеть подготовку города к Рождеству на новую цифровую камеру. Дэвид гордился своей покупкой: он давно хотел приобрести хорошую камеру и даже занял в магазине очередь перед днем распродаж, чтобы заполучить желанную модель. Сьюзен поддержала его в этой инициативе и отправилась на распродажу с ним, с искренней радостью наблюдая, как с каждой минутой повышается его настроение.
Дэвид всегда перед праздником превращался в восторженного ребенка, на его тонких губах начинала играть радостная улыбка, которая не исчезала до вечера двадцать пятого декабря. После им снова овладевал интерес исключительно к работе, и Сьюзен тоскливо вздыхала, понимая, что будет ждать еще целый год, чтобы муж снова начал веселиться и дурачиться, как в былые годы. Раньше она думала, что со временем сможет выбить себе первое место на пьедестале внимания супруга, переборов его страсть к работе и технике, однако теперь понимала, что это стремление было обречено на провал.
Сьюзен искренне старалась разделить страсть мужа хотя бы к технике, но сделать это ей так и не удалось, поэтому она предпочла бросить попытки разобраться во всех технических нововведениях, о которых рассказывал любимый голос, и просто слушала его из уважения.
Возможно, в итоге мне придется уйти от него, — думала женщина. — Я не смогу постоянно соревноваться с работой и техникой за любовь Дэвида. Но… пожалуй, не стоит думать об этом на Рождество.
Отогнав от себя неприятные мысли, светловолосая круглолицая Сьюзен принялась смеяться и дурачиться, когда муж перевел на нее камеру, а в глазах Дэвида загорелся неподдельный детский восторг. Удивительно было видеть такую улыбку на заросшем грубой и жесткой бородой лице. Дэвид был сухопарым высоким мужчиной, который не любил бриться из-за чувствительной кожи. Некоторых мужчин щетина делает мужественнее, придает им таинственный и привлекательный вид, но Дэвид Фостер был явно не из их числа. Его щетина делала исключительно неаккуратным, а когда она превращалась в бороду, то Дэвид и вовсе становился похожим на бездомного, особенно при полном отсутствии интереса к стильной одежде: его интересовал в одежде исключительно комфорт. В свободных, часто не сочетающихся между собой вещах, Дэвид со стороны производил впечатление человека с каким-то хроническим заболеванием, причем подозрения колебались от рака до алкоголизма. Иногда, глядя на мужа, которому нельзя было привить никакого чувства стиля, Сьюзен искренне полагала, что любовь слепа, раз ее угораздило влюбиться в такого человека столь самозабвенно и научиться закрывать глаза на то, что она считала неприемлемым.