Последняя аристократка
Шрифт:
— Видал, как на тебя шили!
А сам протянул лейтенанту шапку Комода и громко приказал:
— Эту рвань в печь! Сожги её, как темное прошлое Егора Кизилова.
И шепотом добавил, чего Кизилов уже не услышал:
— После того как всю её по швам распорешь и каждый кусочек прощупаешь!
Егору он сказал:
— Тебе, паря, повезло. Я с оказией до станции еду, так что тебя, как барина, прямо к вокзалу доставлю!
Охранник пригнал к крыльцу подводу, на которую взгромоздились Кизилов и Аполлон. Причем капитан не погнушался сам взять в руки вожжи.
— Эх, пошла, родимая!
Аренский сидел за столом, распарывал бритвой старую засаленную шапку, а в голове его билась мысль: "Когда Ковалев вора-посланца жизни лишит: тут же, неподалеку от лагеря или подальше завезет?" Думал он, впрочем, без особого сожаления, а как бы с некоторым удивлением — как мало ценится человеческая жизнь в обществе, строящем социализм. А, может, никакого социализма на свете и нет? Есть сказка, в которую большинство людей верит, а потому и терпит все, что с ним ни делают…
Вернулся Аполлон довольно быстро, что, впрочем, заметил только Арнольд. Охранники сменились, да и капитан подъехал к северным воротам, через которые возили обычно продукты и дрова для кухни.
— Ты все же убил его? — спросил Арнольд.
— Нет, на семя оставил! — огрызнулся тот. — Он знал, в какое дело суется, потому и получил по заслугам. Я его в овраг скинул. Скоро метели начнутся, до весны труп никто не отыщет. А те, кто его послал, будут думать, что Комод со страху в бега подался… Ты лучше скажи, нашел?
— Само собой, нашел! Они ж не думали, что его кто-то шмонать станет, а на старую шапку, ежели что, никто не покусится. Доносец, я тебе скажу, убойный! После такого одна дорога — под расстрел.
— Кто-то из мудрецов сказал: кто предупрежден, тот вооружен. Следующий ход наш. А мы пошлем свой донос. И чтобы чужую ошибку не повторять, своего посланника сами и проводим… Дай-ка почитать, что за вражина в информационно-следственной части окопалась!.. Да-а, выстроил себе дом за счет использования государственной техники и материалов, а также привлечения труда заключенных… Незаконно освободил от трудовой повинности на благо общества женщину легкого поведения, осужденную по статье проституция, Юлию Бек…Ты это читал?
— Читал, товарищ капитан!
— Брось, не время для подначек!.. Второй раз ты, Аренский, из дерьма меня вытащил. Не каждый столько для друга сделает… О моей благодарности поговорим потом. А пока это дело надо другим концом развернуть. Как говорится, вашим же салом… Я вот что думаю: среди насквозь прогнившей администрации СЛОНа созрел антигосударственный заговор…
— А что, вполне мог созреть. Я как чувствовал, даже подобрал соответствующие документы.
— Как, уже? Молоток, быстро учишься! И о чем они?
— О том, что золото и драгоценности, изъятые у заключенных, начальник административной части Приходько с помощью своих агентов собирает в тайнике для дальнейшей закупки оружия и раздачи его социально-чуждым элементам…
— Ты ври, да знай меру! Откуда взялось золото и драгоценности? Их же тогда по результатам обыска
— Вот и предъявим.
— А где возьмем?
— У Приходько. По словам осужденной Лыковой, которая у него кем-то вроде горничной, она подсмотрела, как хозяин прятал в шкатулку, полную других драгоценностей, золотую брошь с бриллиантом.
— Да откуда у Васьки бриллианты? Он в них разбирается, как свинья в апельсинах! Небось, драгоценный камень от простой стекляшки на глаз и не отличит. И в шкатулке у него какие-нибудь побрякушки. Найдем, позора не оберешься!
— Лыкова утверждает, что пока она не попалась на воровстве, работала в магазине и в ювелирных изделиях знает толк.
— Ну, смотри, Аренский, как бы нам с тобой за клевету не загреметь… Когда на своих дела заводишь, надо все тонко обстряпывать, чтобы не вывернулись. Чтобы, как говорится, комар носа не подточил. Выходит, правду наши промеж себя судачили. Мол, не зря Приходько из центра сюда по своей воле перевелся. И что якобы за рыжье он может любому заключенному статью поменять. Ежели подумать, чтобы на свободу пораньше выйти, каждый из зэков любую цену заплатит… А чего Лыкова-то на Приходько стучит? Не боится, что он узнает и отомстит?
— Он её оскорбляет своими домогательствами.
— Скажите, какие мы нежные!
— Ты к нему близко подходил? От него же воняет хуже, чем от козла, он по полгода не моется. А Лыкова — красивая женщина, ей другого хочется.
— Уж не тебя ли?
— Она намекала, — смутился Арнольд.
— А ты?
— Лыкова не в моем вкусе.
— Погоди, — Аполлон задумался. — Расклад, прямо скажем, неожиданный… Ради дела не спеши её отталкивать. Намекни, мол, ты — всего лишь лейтенант, а Приходько — майор, тебе с ним трудно тягаться. Если же Приходько и вправду сокровища прячет — где же он взял-то их, подлец? — тогда ты сможешь его свалить. Дай женщине надежду. Она ради тебя землю носом рыть будет!
— Носом землю… Это ты говоришь про женщину или про дикого кабана?
— Ладно тебе, не придирайся! Лыкова — первая ниточка из нашего клубка. Не забывай, мы расследуем крупный заговор. Юлия тоже кое-что напишет. Например, как начальник административной части предлагал ей участвовать в его гнусных замыслах, но она отказалась. Мол, если ей не хватает классового сознания не торговать своим телом, то для родины… Ну и все в таком духе. Как тебе моя задумка?
— Прямо кардинал Ришелье!
— А это ещё кто такой?
— Очень умный человек. Официально был кардиналом Франции, на самом деле некоронованным королем.
— Вот я и говорю: ежели это дело с умом провернуть…
Он стал засовывать бумаги в карман.
— Для чего они тебе?
— Юлии покажу. У нее, знаешь, голова какая! Пусть почитает, как её немецкой шпионкой называют. Из-за того, что она меня Полем кличет.
— С чего они взяли, что Поль — немецкое имя? Насколько я знаю, французское.
— Представляю, как в Москве бы хохотали.
— А ты не подумал, что из Москвы сюда могут и проверяющего прислать.