Последняя битва
Шрифт:
— Ну а что? Неплохо. Можно в ипотеку взять целый остров…
— Или трешку в Москве…
— Слушайте, давайте не будем нагнетать. У нас сейчас проблема понасущнее, — сказала Перчинка.
— В самом деле, мы паримся о том, чего еще нет. Нам надо сосредоточиться на производстве сыворотки, — подхватил Муха.
— Мы смогли просчитать лишь компьютерную модель. Неужели вы хотите сказать, что создали ее в реальности? — удивился Генри.
— Сомневаешься? Я всегда был смышленее тебя, — грустно ухмыльнулся Кейн.
— А еще у тебя прирожденный дар пыль в глаза пускать.
Тесса вышла вперед.
— Я его доказательство.
Генри с Кристиной тут же вскочили с мест и подпрыгнули к Тесс.
— Не может быть!
Генри покрутил голову Тесс, послушал пульс, посветил фонариком в глаза, и даже засунул ей пальцы в рот, чтобы осмотреть зубы и слизистые.
— Ты так похожа на нас! — наконец вынес вердикт Генри.
— Ага, подожди пока ее жажда охватит. Она похуже бабы в ПМС станет, — оскалился Зелибоба, вспоминая погоню за Геркулесом. — Хотя вряд ли. Она дралась с чудовищем как раз так, как бы дралась баба в ПМС.
— Фу, как грубо, — бросила Ляжка.
— И на сколько хватает действия сыворотки? — спросила Кристина.
— Зависит от количества мутационных генов. Для Тесс это примерно две недели, — ответил Кейн.
Не знаю как, но во взгляде Кристины читалось понимание того, что отношения Кейн и Тесс гораздо глубже обычной дружбы или приятельства. Глубже до самой матки, я бы сказал.
— Как это происходит? — спросила она, все же оставаясь в первую очередь ученым, а не чьей-то женой.
— Что именно? — нахмурилась Тесс.
— Когда ты потеряла сознание. Когда вирус сместил тебя. Ты помнишь, что ты делала, пока он руководил твоим телом?
— Я не теряла сознание. Просто была близка к этому.
— То есть твое превращение не завершено?
— Я бы предпочла его не завершать.
— Оно верно. Никогда не знаешь, что встретишь на самом дне.
— Что это значит?
— В тебе всего восемьдесят четыре процента мутировавших зараженных генов. Если ты пройдешь полный цикл превращения, то их может стать еще меньше, — пояснил Кейн.
— Если вам нужен человек, который вернулся в свое тело после полного цикла, то это Лилит, — сказала Тесса.
Генри сощурил глаза в недоверчивости.
— Вы пообщаетесь с ней, когда мы настроим связь между Аахеном и Бадгастайном, — добавил Антенна.
— А что насчет тех зданий? Что там? — спросила Жижа, глядя в окно.
Мы все подошли к широким окнам,
— В каждом из тех зданий находятся цепные конвейеры для производства таблетированных и инъекционных препаратов. Ими так и не успели воспользоваться, — ответила Кристина.
Мы оглядели заснеженные поля, посреди которых из глубоких сугробов выныривали здания, не желающие быть забытыми и заброшенными. Они знали, что значимы для нас, и если бы они были живыми, то размахивали бы сейчас красными флагами, яростно заявляя, что готовы выполнить свое предназначение.
— Здесь мы и начнем массовое производство.
— У нас теперь есть люди, которых можно поставить за станки.
— Ну а мы — Падальщики — как всегда, ограбим погибший мир и доставим сырье.
— Мне не терпится разбудить
Мы все улыбнулись, глядя на воодушевление Фунчозы. Ему единственному из нас судьба сделала бесценный подарок — вернула его мать. И мы были чертовски рады за него, потому что готовы были убить ради возможности вновь оказаться под родительским крылом. Радость Фунчозы пробуждала в нас уже начавшую гаснуть надежду, которая вновь взялась за старое — дразнить нас шансом на счастливую жизнь.
18 февраля 2071 года 20:00
Тесса
Я нашла Кейна в одном из заброшенных кабинетов, где когда-то восседал такой же исследователь, как и он. Металлическая мебель, обшитые сталью стены, и пронизывающий холод. Я чувствовала себя как в холодильнике Свена, но от этого воспоминания странным образом стало тепло. Не терпелось вернуться в Бадгастайн, хотя мы тут пробыли всего несколько часов. Там тепло и сытно, Бадгастайн постепенно становился моим домом, который ждал моего возвращения где-то там за холмами, я слышала его зов, а еще внимала внутреннему Я, которое все чаще говорило о необходимости защищать свой новый дом.
Кейн сидел на железном табурете, уперев локти в колени, и смотрел в окно. От этого вида у меня рефлекторно сжались бедра, словно это я усадила их на глыбу льда, а не Кейн. Снегопад снаружи продолжался, за белоснежной стеной едва виднелись ворота, через которые мы въехали в военно-исследовательский городок.
— Ты как? — спросила я.
Кейн тяжело вздохнул, нахмурился. Хотя может и не нахмурился, я не знаю точно, потому что пялилась на его затылок и пыталась угадать выражение его лица по движениям ушей. Но я была далека от профессионала в этом деле, а потому, проанализировав его уши, моя логика вынесла вердикт: скорее всего, он пытается достать кончиком языка до подбородка.
«Это как бы не совсем уместно сейчас, и вообще вряд ли он когда-нибудь занимался подобной фигней!» — тут же поспорила я с Тессой-Обмани-Меня[5].
— Ты последний человек, которого я хотел бы видеть сейчас.
Оу. Прямо кинжалом в сердце! — хотелось бы мне сказать, чтобы продемонстрировать свой дар драматизма, если бы реплика Кейна действительно задела меня. На деле же его депрессию я даже нашла забавной. Вечно сдержанный хладнокровный ученый был всего в наномиллиметре от истерики.
Я прошла к нему, присела на край ледяного железного стола, отчего моя девочка тут же запищала, и ответила:
— Представь, что мы не спим вместе, и я все та же злоебучка Тесс с узким мозгом, но широким членом.
Кейн посмотрел на меня раздраженным взглядом.
— Ну хорошо, с широкой вагиной.
Его бровь совсем улетела к линии роста волос.
— Да, глупо прозвучало. Хорошо, с тяжелыми яичниками!
Кейн устало закатил глаза.
— Да не знаю я! Чего ты хочешь от меня? Не уйду я никуда, пока ты не выскажешь все, что накопилось.