Последняя чаша гнева
Шрифт:
— В том-то и беда, что он здесь правит, — сказал Фонсека.
Через некоторое время они остановились в небольшой лощинке, которая была прямой противоположностью всему тому, что их окружало. Тут были все необходимые атрибуты прекрасной идиллии: зеленая трава, яркие красивые цветы, развесистые деревья, ласково шелестящие своей листвой под дуновениями легкого зефира.
— Отличное место для бивака, — восхитился Чойс. — До наступления темноты недалеко, а мы чертовски устали. Давай заночуем здесь, Фонсека.
Тот раскатывал на траве старую выцветшую карту, придавливая ее загибающиеся углы небольшими камнями.
— Урок
— Что будем делать? — спросил наконец Чойс.
— Не ручаюсь, что на нашем пути не будет всяческих препятствий, которыми ВОА кишит, как старый труп червями. К тому же, если Вольфганг уже тронулся в путь, их будет еще больше, потому что когда он находится в стране, здесь все же есть какой-то порядок, если это можно так назвать… Многое, многое изменилось, — бормотал Фонсека, внимательно рассматривая карту. — Нужно только идти на север. — Он поднял голову. Остальные смотрели на него.
— Я говорю, на север нужно идти, — громко повторил Фонсека. Когда переберемся на Берлихут, станет легче. А может, и нет. Чойс, ты здесь давно. В магии что-нибудь смыслишь?
Чойс пожал плечами.
— Ну там заклинания разные, заговоры, вольты, пантакли?
Чойс усмехнулся.
— Ты поторопился, закончив так быстро свои уроки. Скажи хотя бы, что такое вольт.
— Вольт, — объяснил Фонсека, — это восковая фигурка того лица, которое подлежит порче. Внутри нее — обрезки волос, ногти, зубы этого человека. Делается это для того, чтобы установить раппорт — соотношение — между фигуркой и лицом, которое затем подвергнется действию чар.
— Многого же ты здесь нахватался, — сказал Чойс.
— Я проводник, — пожал плечами Лоу. — А, кроме того, я профессионал и горжусь этим. Вот поэтому за те 12 лет, что я вожу караваны, я потерял всего 14 человек. 14 человек, понял? Вдумайся, ибо это очень мало.
— А вдруг их скоро станет 18? — горестно задумался Лоу.
— Проклятый пессимист! — осудил его Фонсека.
Через некоторое время они были уже в дороге. Лощина осталась далеко позади.
— Вон за теми высокими холмами, — показывал палец Фонсеки, — лежит мааконд Бустридрейм.
— Там живет друг? — спросил Лоу.
— Там живет Скриквик. На этом участке пути его мааконд — единственное место, где мы можем нормально переночевать.
— А что такое мааконд?
— В Лиге мааконды называют просто замками.
Уже начинало темнеть, и постепенное сравнивание окружающего светлого
— Да здесь нет никого, — прокричал Чойс сквозь топот копыт.
— Настоящая жизнь здесь начинается ночью, — ухмыльнулся Фонсека. — И мне не очень-то хочется наблюдать все ее многообразие.
Дорога начала подниматься в гору. Впереди лежала гряда тех самых высоких холмов, о которых говорил Фонсека. Их склоны были покрыты выветрившимися каменными изваяниями.
Фонсека понукнул свою лошадь и, повернувшись к остальным, крикнул:
— За этими холмами — Бустридрейм. Я уже чую прекрасный запах мяса, которое поджарил для нас Скриквик.
Но когда они поднялись на вершину, никакого замка в лежащей внизу долине не оказалось. Она вся была покрыта низкими белыми меловыми холмами.
Они разочарованно осматривались. Фонсека в ярости выругался.
— Белые женщины! — Он заскрежетал зубами. — Проклятье! Говорил я Скриквику — не подпускай их под стены замка. Но он был слишком добр.
— Белые женщины? — переспросил Лоу. — Но я не вижу никаких женщин.
Фонсека уже погрузился в глубокую задумчивость.
— Что же, — пробормотал он, — если нет никакого ночлега, можно переночевать и у них. — Как бы откликаясь на слова Лоу, он сказал: — Белые женщины — это зловредные феи, которые завлекают путников в свои жилища-холмы и держат их там до самой смерти. Если взойти на такой холм, можно поседеть от криков несчастных узников фей. — Он начал копаться в своих седельных сумках. — Я, как знал, взял вот это, — и он кинул каждому по изогнутому мечу с витым эфесом. — Видите, их острия серебряные, так что ими можно убить любую нечисть. А теперь держите вот это. — Он вручил всем по одному белому перу. Это перья белого петуха. При виде такого петуха или его перьев нечистая сила рассеивается… Ну, а теперь вперед, и не гнушайтесь приглашением фей. Спать где-то надо, а лучшего ночлега не сыскать.
Они спустились со склона и медленно поехали по вьющейся меж низких холмов дороге. Так ехали недолго. Внезапно впереди заметили четыре белые фигуры.
— Во-во. — Улыбка Фонсеки была лучезарной. — У них-то я и спрошу, где друг Скриквик.
Фигуры приблизились, и оказалось, что это женщины в белых ниспадающих одеяниях. Женщина, шедшая впереди, схватила под уздцы лошадь Чойса. Как он успел заметить, женщина была очень красива.
— Не нужен ли вам ночлег, путники? — спросила она мелодичным голосом. — Наступила тьма, а впереди ни одного жилища, лишь ужасы бродят в ночи.
— Мы как раз искали ночлег, — ответил Чойс.
Женщина отпустила коня.
— Тогда следуйте за нами, — и она пошла по почти незаметной тропинке, уводившей вглубь холмов. Остальные женщины последовали за ней. Последняя обернулась, и Чойс увидел темные смеющиеся глаза. Сзади послышалось довольное хмыканье Лоу.
— Вот бы обрадовался наш друг Некий. Ибо я клянусь, что этой ночью мы вдоволь повеселимся.
— Положите перья за пазуху, — приказал Фонсека, — но мечей не вынимайте. Еще не время. Даю под заклад мою дырявую голову, что мааконд превратился в эти белесые холмики при помощи колдовства.