Последняя цитадель Земли. (сборник)

Каттнер Генри

Вожак был выше других, великолепно сложен, с огромными мышцами дикого быка и лицом готической химеры. Его спутанные светлые волосы были перехвачены металлическим обручем, темные глаза глядели сурово и решительно. Свежая резаная рана наискось пересекала его широченную грудь, мускулы на которой угрожающе перекатывались, когда он потрясал своей дубиной. Он обладал сверхчеловеческой силой и проворством гориллы, обитавшими в человеческом теле и оттого лишь более опасными.

Площадка едва ли подходила для рукопашной схватки. От высоты кружилась голова, и призрачная вода,

сбегавшая вниз по спиральной лестнице, выглядела скользкой, хотя на самом деле опора под ногами была упругой и шероховатой. Но теперь оставалось лишь принять бой.

Алан стоял ближе всех к атакующему дикарю, и у него не было времени на размышления. Стены башни зазвенели от торжествующего рева вожака, когда тот выскочил на площадку.

Чисто инстинктивно Алан бросился вперед с пистолетом в руке, но что-то удержало его палец на спусковом крючке. Он не мог избавиться от ощущения, что не должен стрелять в Каркасилле — как будто стены безмолвного города могли обрушиться вокруг них от попадания одной-единственной пули. Перехватив пистолет за ствол, Алан взмахнул им, как дубинкой, под занесенным оружием дикаря.

Это оказалось ошибкой — одним из немногих случаев, когда Алан Дрейк недооценил своего противника. Дубина просвистела над плечом американца, но великан в свою очередь уклонился от пистолета Алана, и другая его рука неуловимым движением выбросила что-то перед собой. В воздухе мелькнула серебристая вспышка.

Резкая боль пронзила запястье Алана. Его рука бессильно повисла, а пистолет с лязгом покатился по ступеням лестницы. Он посмотрел на свою руку и увидел кровь: сверкающая стальная стрелка с четырьмя направляющими лопастями глубоко вонзилась ему в запястье. Выходит, это не совсем дикари, раз они умеют делать такие вещи…

Выдернув стрелку из раны, Алан развернулся. В нем бушевала холодная ярость. Он бросился к упавшему пистолету и подхватил оружие на самом краю ступени. Майк Смит за его спиной испустил торжествующий вопль, эхом вторивший крику дикаря, и длинным кошачьим прыжком перемахнул через Алана. Его губы растянулись в жуткой ухмылке, в глазах плясали желтые огоньки. Смит был в своей стихии. Он двигался плавно и быстро, как крупный хищник. Но все же недостаточно быстро. Прежде чем он приземлился на лестнице за спиной Алана, громадный дикарь прыгнул ему навстречу и выбросил вперед одну ногу, целясь в пистолет. Майк инстинктивно отпрянул в сторону — и попался. Могучие мускулистые руки дикаря стиснули его с такой силой, что затрещали ребра.

Все это Алан увидел в тот момент, когда его пальцы нащупали холодный ствол пистолета. Он заметил, как Карен и сэр Колин лихорадочно кружат по площадке, пытаясь прицелиться через его голову. Но прежде чем кто-либо успел выстрелить, дикарь поднял Майка Смита за шиворот и брючный ремень одним легким движением, поднатужился и швырнул свою добычу в остальных противников. Не остановившись на этом, он бросился вперед и всем весом обрушился на Алана, чей палец как раз нащупал спусковой крючок.

Алан еще успел подивиться молниеносной тактике вождя дикарей, тщетно пытаясь откатиться в сторону из-под его огромных ног, обутых

в грубые сандалии. Затем последовал чудовищный удар, и мир померк перед глазами американца.

До него смутно доносились крики и топот ног. Потом или все смолкло, или Алан снова погрузился в забытье — ему было все равно.

Через некоторое время он понял, что дождевая завеса снова разошлась в стороны, открыв юное лицо Флэнда с глазами тысячелетнего старца. Голос Эвайи, доносившийся откуда-то сбоку, звучал гневно и требовательно. Алан ощущал на себе холодный, ясный взгляд Флэнда, ощущал враждебность этого взгляда. Ему показалось, что Эвайя просит о чем-то ради него, а Флэнд отвергает ее просьбу.

Эвайя повысила голос, звеневший от отчаяния. Но прежде чем она успела договорить, Алан погрузился в сон, избавивший его от всяких мыслей — почти такой же глубокий, как смерть. Время от времени вспышки пронзительной боли будили его. Его куда-то несли на плечах, но кто?.. Сородичи Эвайи? Это не имело значения. Засыпая и просыпаясь, он видел, как мимо проплывают разноцветные купола Каркасиллы.

Они спускались по широкому изогнутому пролету хрустальной лестницы к огромному бассейну из оникса и розового мрамора, занимавшему всю центральную площадь Каркасиллы. Изогнутые борта бассейна были отделаны тонкой кружевной резьбой на мраморе. Свет наполнял его до краев, как вода — фиолетовый, полупрозрачный, колеблемый постоянным движением.

Люди вошли в бассейн и понесли Алана к высокой пульсирующей колонне, по-видимому служившей источником фиолетового сияния, освещавшего Каркасиллу. Колонна пламени, столп негасимого света… Теперь Алан чувствовал, как свет омывает его, прохладный и бесконечно освежающий.

Он едва различал очертания гладкого пола под колышущейся сине-фиолетовой пеленой. Потом он увидел белый мраморный пьедестал, из которого вырастала огненная колонна. Должно быть, бессвязно подумал он, свет исходит из некоего подземного источника и пробивается прямо сквозь мрамор.

Его внесли в этот свет и положили на мраморный пьедестал. Здесь, в сине-фиолетовом пламени, ему дышалось легче, чем снаружи. Мягкая, живительная прохлада, окружавшая тело, уносила боль. Алан потерял вес; его тело едва прикасалось к мрамору. Невидимые течения плавно поворачивали его то в одну, то в другую сторону. Казалось, холодное пламя проникает в его плоть и крошечными пузырьками растекается по телу. Затем фиолетовые сны овладели его измученным разумом. Он с радостью отдался им, покачиваясь в волнах света, очищавших каждую мельчайшую частицу его существа.

Когда сознание вернулось к Алану, он лежал на мягком полу в круглой сводчатой комнате. Через аквамариновые стены сочился фиолетовый свет его снов.

Он лишь смутно осознавал ход времени. Обитатели Каркасиллы — хрупкие, с бледно-серебристыми волосами — входили на цыпочках и шептались над ним. Хотя Алан не помнил их лиц, они казались ему старыми знакомыми. Эвайя сидела рядом с ним чаще всего, а позднее сопровождала его в прогулках по городу. Он шел медленно, но больше не спотыкался, и даже воспоминания о боли исчезли из его движений.