Последняя дверь последнего вагона
Шрифт:
Ничуть не удивившись моему заявлению, он задает всего один вопрос:
— И вы можете это доказать?
— Спрашивайте что угодно, — предлагаю я. — Но учтите, что я не могу долго говорить…
К счастью, мой бывший начальник еще не утратил навыка мгновенно врубаться в любую ситуацию, даже если его подняли с постели посреди ночи.
— Всего два вопроса. Кто у нас вел «дело вундеркиндов» и что такое «инфодрог»?
Ответы слетают с моего языка с той же быстротой, с какой мощный компьютер выдает любознательному пользователю информацию, хранящуюся в его базе данных.
— Примо:
— Ну-ну, — ворчит Шепотин. — Не юродствуйте, пожалуйста, Владлен Алексеевич. Я уже понял, что это действительно вы… В общем, так. Родители у этого Саши имеются?
— Полный комплект. Между прочим, обычная среднестатистическая семья…
— Они знают, что вы?..
— Ну что вы, Игорь Всеволодович! Я же — старый шпион…
— Это хорошо. Меньше проблем будет… Ладно. Какие у вас планы на ближайшее время?
— А какие у меня могут быть планы? — усмехаюсь я. — Овсянка на завтрак, возня с игрушками и посещение детского сада. Родители-то мои работают, а оставить дома меня одного они не пожелают…
— Хорошо, мы подумаем, как вас эвакуировать… Но от вас тоже кое-что требуется, Владлен Алексеевич. Никому ни слова о том, что с вами произошло. И не вздумайте качать права перед взрослыми! Это усложнит нашу задачу. Надеюсь, вы еще не забыли основной принцип нашей работы?
— Конечно, нет! «Сенсации нам не нужны»…
— Вот именно.
— А у меня к вам тоже есть просьба, Игорь Всеволодович, — неожиданно для себя говорю я.
— Слушаю вас, — откликается он.
Я задумываюсь, пытаясь получше сформулировать свои пожелания.
Как ему объяснить, что я не хочу быть подопытным кроликом? Тем более — для своих бывших коллег… А он, наверное, уже прикидывает, кого бы послать за мной, кто будет ответственным за психологическую «обработку объекта» и так далее.
— Не поручайте это дело никому из наших, — говорю я. — Приезжайте за мной сами, Игорь Всеволодович, хорошо?
Однако ответ Шепотина услышать мне не суждено. В прихожей вдруг вспыхивает, ослепив меня, яркий свет, и я невольно зажмуриваюсь.
Одновременно звучит сердитый женский голос:
— Сашут! Что ты тут делаешь? Ты зачем с коммуникатором балуешься? И почему ты до сих пор не спишь?
Разлепив веки, вижу перед собой заспанную Татьяну в одной ночной рубашке, босиком, с разлохмаченной головой.
Не дожидаясь от меня ответа, она решительно вырывает из моих рук трубку и швыряет ее на рычаг. Потом
— Ну, завтра ты у меня получишь, негодный мальчишка! А сейчас — марш в кровать!
Я плетусь в свою комнату, не говоря ни слова. А в спину мне летят обидные своим несоответствием моему действительному статусу фразы:
— Ишь, чего удумал, безобразник ты этакий! Скажи еще спасибо, что отец тебя не застукал у коммуникатора — он бы тебе всю задницу ремнем исполосовал!.. Мне что — к кровати тебя на ночь веревками привязывать? Завтра привяжу, не сомневайся!..
Мелькает мысль дать вздорной бабе достойный отпор, но я вовремя сдерживаюсь.
Когда, как камень, мелочный упрек
тебе в лицо несправедливо брошен,
не опустись до сдачи тем же грошем
обидчику; поверь: настанет срок,
и тот, кто был безжалостен и строг,
отравлен будет злобы тяжкой ношей!..
Молча добираюсь до кровати и ложусь, укрывшись с головой.
Татьяна умолкает, присаживается на краешек моего ложа и совсем другим тоном спрашивает:
— Сашут, ну что с тобой, сыночек? Кому ты собирался звонить? С кем хотел поговорить?
Я стоически храню молчание, и тогда она всхлипывает:
— Горюшко мое луковое, если б ты знал, как ты меня пугаешь своими выходками!.. Неужели тебе меня не жалко, а? Я же тебя с таким трудом выпросила у господа бога! Часами в церкви перед иконами на коленях стояла, поклоны била, чтоб господь послал мне дитятко! Я ж тебя так ждала, глупыш мой маленький, а ты…
Она продолжает говорить бессвязно и горячо, и, отвернувшись, я крепко закусываю палец, потому что каждое ее слово, как раскаленная игла, впивается в мое сердце.
…Она очень хотела ребенка, но судьба запретила ей эту радость. Врачи сказали, что беременность теоретически возможна, но потребуется сложнейшая операция. Татьяна согласилась не раздумывая. Операция прошла успешно, но через некоторое время возникли непредвиденные осложнения. И опять — больничная койка, долгое сражение с невыносимыми болями и страшными мыслями о том, что ничего из ее затеи не выйдет. Виктор уговаривал: «Не надо нам, Танюш, никакого ребенка, ты лучше себя пожалей…» Но она себя не жалела. Собрав в кулак всю свою волю, выкарабкалась из пропасти, куда ее спихивала старуха с косой. Более того — восстановила здоровье так, что все вокруг ахали…
Роды были трудными. Врачам пришлось помучиться, чтобы спасти хотя бы новорожденного. О жизни матери речь уже не шла — все считали ее покойницей. Но и на этот раз Татьяна одержала верх над смертью. Не потому, что была такая здоровая. Ее вытащило из комы сознание того, что ребенку обязательно нужна мать…
Когда Саше исполнилось полтора годика, очередные анализы показали: внешне здоровый и нормальный ребенок на самом деле тяжко болен. Спасти его может только срочное переливание крови. Всей, до последней капли… И основным донором стала опять Татьяна: группы крови у нее и у мальчика совпадали. Врачи предлагали воспользоваться имевшимися запасами кровезаменителя, но Татьяна настояла, чтобы мальчику досталась именно ее кровь. Так что она с полным правом могла его называть: «Кровиночка моя…»