Последняя дверь последнего вагона
Шрифт:
Три четверти населения японской столицы погибли сразу. Еще процентов двадцать, получив тяжкие травмы и ранения, умирали в течение нескольких месяцев.
Мир действительно содрогнулся.
И тогда «завещанию» террориста поверили. Во всяком случае, те, кто знал о нем (до самого последнего дня эта информация Дюпона хранилась в строжайшей тайне от общественности).
Но что можно было сделать за оставшиеся три с лишним года, если никто не ведал, откуда и как будет нанесен смертельный удар по планете?
Первоначально этой проблемой занялись маститые эксперты и специалисты. Цвет науки, лауреаты различных премий, забросив работу над своими собственными исследованиями и экспериментами, по двенадцать, а
В принципе, оставалось два выхода: либо уповать на то, что, в конечном счете, Дюпон блефовал, либо надеяться, что глобального и мгновенного катаклизма, на который он рассчитывал, не получится, а значит, полной гибели планеты можно будет избежать.
И тут неожиданно на горизонте забрезжил свет надежды. Он был очень слабым и тусклым, но это был единственный шанс на спасение человечества.
К тому времени Инвестигации удалось создать устройство, позволявшее активировать личности умерших. Так называемый «реинкарнатор». И тогда стало возможным то, о чем еще недавно нельзя было и мечтать. Например, оживить этого мерзавца Дюпона и выбить из него сведения о предстоящем конце света.
Правда, объем предстоящей работы обещал быть гигантским. Исходя из выводов инвестигаторов о том, что ноо-матрица «пересаживается» в тело новорожденного практически без задержки, требовалось обработать «реинкарнатором» всех, кто родился вдень гибели Дюпона. Не только в Сообществе, но и по всему миру, поскольку, как показали предварительные эксперименты, никаких географических закономерностей для реинкарнации не существует.
Плюс ко всему, надо было обеспечить полную секретность этой необычной операции. Прежде всего, от средств массовой информации, а в конечном счете — от населения планеты. По мнению руководства ОБЕЗа, гласность грозила ненужным усложнением условий проведения «спецмероприятий».
В итоге решение было принято. На самом высшем уровне. Были созданы специальные группы из числа тщательно отобранных сотрудников ОБЕЗа и Инвестигации. Был проведен сбор данных о возможных носителях искомой ноо-матрицы. Результат оказался удручающим: несколько десятков тысяч детей, разбросанных по всей планете. А с учетом того, что еще не везде велся строгий учет новорожденных, вероятность успешного исхода розыска снижалась еще больше. А если учесть, что так называемое «переселение души» осуществляется почти мгновенно лишь в девяноста случаях из ста, то не стал ли Дюпон исключением из этого правила? Или его ноо-матрица по каким-то причинам вообще не внедрилась в новорожденного?
В общем, обезовцам было от чего прийти в отчаяние и заранее опустить руки.
Но лучше было, стиснув зубы, методично и планомерно проверять известных кандидатов, ставя галочки против отработанных пунктов в длинном списке.
Что они и продолжают делать до сих пор…
— Значит, вы пока не нашли этого подонка? — спрашиваю зачем-то я.
— Конечно, нет, — отвечает за обезовца Шепотин. — И знаете, почему? Мартин Лютер Кинг однажды сказал: «Если мне скажут, что завтра наступит конец света, то еще сегодня я посадил бы дерево»… Вот они, наши коллеги, в большинстве своем и руководствуются этим изречением. И не только сажают деревья, но и занимаются
— Послушайте, господа инвесгигаторы, — с внезапной горечью говорит Гульченко, — а вам не кажется, что критиковать — проще всего? Вы хоть представляете себе, какую задачу нам приходится выполнять? Вон про иголку в стогу сена даже пословицу сложили, а тут все гораздо сложнее… И, кстати говоря, работать нам приходится в абсолютно неудобных условиях. Да если бы вы знали, на какие ухищрения порой приходится идти, чтобы проверить ребенка быстро, надежно да еще так, чтобы ни его родители, ни няньки всех мастей ничего не заподозрили! Ведь у всех сразу возникает куча вопросов: а зачем, а почему, а что случилось? Правда, на разные случаи жизни у нас есть свои заготовки, но в последнее время все чаще наши «легенды» летят ко всем чертям, потому что сталкиваешься с упрямым нежеланием отдельных несознательных граждан подвергать своих отпрысков тестированию… А в результате — играем в конспирацию, под киднепперов маскируемся, под врачей-педиатров, под полицию, черт знает под кого!.. Сочиняем сценарии, как какие-нибудь массовики-затейники, как лучше и незаметнее подступиться к каждому кандидату на роль Дюпона, тратим массу времени, нервов, сил и денег — да-да, и, между прочим, не своих собственных, а тех бюджетных средств, которые могли бы пойти на строительство школ, больниц, на выплату пенсий старикам и пособий инвалидам!.. Спим кое-как, урывками, потому что людей не хватает для такой работы, а порой бывает нужно не только мотаться по нашему материку, но и мчаться сломя голову на другой континент, в дебри какой-нибудь сельвы или в пекло пустыни, потому что там в одном из голопузых аборигенов внезапно прорезалась чья-то русскоязычная душа!..
Он умолкает, а потом совсем другим, надтреснутым голосом произносит:
— А самое-то страшное не в этом заключается, поймите… Самое страшное — что осталось до назначенного этим гадом срока всего ничего, каких-то несколько месяцев, а результатов пока нет!
— Ну-ну, — отеческим тоном говорит Шепотин. — Вы уж не бейте себя в грудь с такой силой, Владимир Сергеевич. А не то публика обольется слезами над вашей горькой долей… Между прочим, все хлопоты и лишения вам компенсируют сполна.
— Что вы имеете в виду? — вскидывается обезовец, и я невольно беспокоюсь, не повлияет ли стресс на его водительские навыки.
— Как — что? — невозмутимо говорит Игорь Всеволодович. — Как будто вы сами не знаете… Властных полномочий вам дали — выше крыши. Полный карт-бланш. Вы ж теперь у нас вне закона и морали, что хотите — то и творите! А что касается последствий — так ведь цель-то какая благородная и гигантская! Такая все спишет впоследствии, любые издержки и злоупотребления… Если, конечно, она будет достигнута…
Во дает, шеф-то мой! А я уж было записал его в ранг бессердечных, циничных администраторов и бюрократов. А оказывается, и в нем сохранились остатки человеческого…
— Издержки, говорите? — сипит Гульченко, и в ретровизоре отражается его перекосившаяся от гнева физиономия. — Вы что, издеваетесь? Издержки в любом деле могут быть, а уж в таком сверхъестественном, как это, — и подавно!.. И потом, уж кто бы говорил об издержках, только не вы, Игорь Всеволодович!
Может быть, вам напомнить, кто нам подсунул этот якобы чудодейственный приборчик, именуемый реинкарнатором, а? Кто заверял на все лады, устно и письменно, что он работает эффективно и безотказно? Не Инвестигация ли ваша?.. А мы теперь, значит, отдуваться должны за вас? Не выйдет!