Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
Майкл кивнул.
– Джек - монета такой превосходной чеканки, что она почти перестала быть монетой.
– Напрасно ты так думаешь. Металла там еще сколько угодно.
– "Соль нации"... Никак не могу решить: в похвалу это говорится или в осуждение. Черрелы - лучшие представители своей касты, они не так чопорны, как Джек; но и глядя на них, я всегда чувствую, как много есть еще на свете такого, что им не снилось и во сне.
– Ну, дорогой, ведь не всякий может похвастаться христианским всепрощением!
Майкл бросил на нее пристальный взгляд. Но потом подавил желание сказать колкость и спокойно
– Да, мне трудно сказать, где предел терпимости и сострадания.
– Вот тут мы куда умнее вас, мужчин. Мы ждем, чтобы предел обозначился сам собой; и полагаемся на свою выдержку. А бедняжки мужчины на это не способны. К счастью, в тебе есть что-то женственное. Поцелуй меня. Осторожно, Кокер иногда бросается. Значит, решено: Кит поступает в Харроу.
– Если к тому времени еще будут существовать такие школы, как Харроу.
– Не говори глупостей. Наши школы - вещь куда более вечная, чем любое созвездие. Вспомни, как они процветали во время войны.
– Во время будущей войны они процветать не будут.
– Значит, этой войны быть не должно.
– Если во главе страны стоит "соль нации", войны не избежать.
– Дорогой, неужели ты всерьез веришь во всю эту чепуху насчет наших моральных обязательств и прочего? Мы просто боялись, что Германия нас обскачет.
Майкл взъерошил волосы.
– Да, это прекрасно подтверждает мои слова насчет "соли нации", которой и не снилось многое из того, что творится на свете. И доказывает, что она может выйти с честью далеко не из всякого положения.
Флер зевнула:
– Знаешь, Майкл, нам давно пора купить новый обеденный сервиз.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
После ужина Майкл вышел из дома, не сказав, куда идет. С тех пор как умер тесть и он узнал о Флер и Джоне Форсайте, отношения Майкла с женой оставались как будто прежними; однако в них произошла небольшая, но разительная перемена - Майкл перестал быть подневольным человеком в собственном доме. О том, что случилось почти четыре года назад, не было сказано ни слова: с тех пор у него ни разу не возникало сомнений в верности жены; измена была задушена и погребена. Но хотя внешне Майкл ничуть не изменился, внутренне он стал чувствовать себя более независимо, и Флер это знала. Насчет Уилфрида отец предупреждал его зря. Он все равно ничего бы не сказал Флер. И не потому, что боялся, как бы она не проболталась, - она была не из болтливых, - просто Майкл подсознательно чувствовал, что в таком деле Флер ему не помощник,
Майкл пошел пешком. "Уилфрид влюблен, - думал он, - значит, к десяти он будет дома, разве что на него нашло вдохновение; однако нельзя же писать стихи в такой сутолоке, на улице или в клубе, всякое вдохновение может иссякнуть!" Он пересек Пэл-Мэл и окунулся в лабиринт узеньких улочек, прибежище холостяков, а потом вышел на Пикадилли, где еще царило затишье перед бурей, которая разразится тут во время театрального разъезда. Пройдя переулком, заселенным ангелами-хранителями мужчин - портными, букмекерами и ростовщиками, - Майкл свернул на Корк-стрит. Когда он остановился возле памятного ему дома, было ровно десять часов. Напротив помещалась картинная галерея, где он впервые увидел Флер, и у него чуть не закружилась голова от охвативших его воспоминаний. Целых три года, пока его друг не воспылал вдруг этой нелепой страстью к Флер,
Монашеский лик Стака просиял, когда он отворил Майклу дверь.
– Мистер Монт? Приятно вас видеть, сэр.
– Как поживаете, Стак?
– Малость постарел, а в общем, спасибо, держусь. Мистер Дезерт дома.
Майкл вошел и положил шляпу.
Лежавший на диване Уилфрид сразу сел. На нем был темный халат.
– Кого я вижу!
– Как живешь?
– Стак! Дайте нам чего-нибудь выпить!
– Поздравляю тебя, старина.
– Знаешь, а ведь я первый раз увидел ее у тебя на свадьбе.
– Да, почти десять лет назад. Тебе достался цвет нашей семьи, Уилфрид; мы все влюблены в Динни.
– Поверь, я все это отлично знаю, но не хочу о ней говорить.
– Есть новые стихи?
– Да, завтра сдаю в печать книжку, тому же издателю. А ты помнишь первую?
– А как же! Единственное, на чем мне удалось нажиться.
– Эта лучше. Там есть настоящая поэма.
Вошел Стак, неся поднос с напитками.
– Наливай себе, Майкл.
Майкл налил немного коньяку и чуть-чуть разбавил его водой. Потом закурил и сел.
– Когда же свадьба?
– Зарегистрируемся, и как можно скорее.
– Ах так? Ну, а потом?
– Динни хочет показать мне Англию. Пока светит солнце, мы, наверно, будем где-нибудь тут.
– И снова в Сирию?
Дезерт поерзал на мягком диване.
– Еще не знаю, может быть, двинемся куда-нибудь дальше, - пусть решает она.
Майкл поглядел себе под ноги, на персидский ковер упал пепел.
– Послушай...
– начал он.
– Что?
– Ты знаешь такого типа, Телфорда Юла?
– Понаслышке; он, кажется, что-то пишет.
– Только что вернулся не то из Аравии, не то из Судана и привез оттуда один анекдот...
– Не поднимая глаз, он почувствовал, что Уилфрид выпрямился.
– Он касается тебя; история странная и для тебя неприятная. Юл считает, что ты должен об этом знать.
– Ну?
Майкл невольно вздохнул.
– Короче говоря, дело такое: бедуины говорят, будто ты перешел в мусульманство под дулом пистолета. Эту историю рассказали Юлу в Аравии, а потом и в Ливийской пустыне, назвав имя шейха, место в Дарфуре и твою фамилию.
– Все еще не поднимая глаз, он чувствовал, что Уилфрид смотрит на него в упор и что у него самого выступил на лбу пот.
– Ну?
– Юл хочет, чтобы ты знал, поэтому он сегодня рассказал все это в клубе моему отцу, а отец передал мне. Я пообещал, что зайду к тебе. Ты уж меня прости.
Молчание. Майкл поднял голову. Какое удивительное лицо - прекрасное, страдальческое!
– Нечего извиняться; все это правда.
– Ах, дружище!
– вырвалось у Майкла, но продолжать он не смог.
Дезерт встал, открыл ящик стола и вынул оттуда рукопись.
– На, прочти.
Двадцать минут, пока Майкл читал поэму, царила мертвая тишина, только шелестели страницы. Майкл наконец отложил рукопись.