Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
– Устои, и Маскем пророк их.
– Его, конечно, можно было бы увековечить дерущимся на дуэли. Это, пожалуй, единственная деятельность, до которой он снизойдет, не боясь нарушить устои.
– Устои рушатся, - сказал Юл.
– Гм!.. Труднее всего убить чувство формы. Ведь что такое, в сущности, жизнь, мистер Юл, как не чувство формы? Попробуйте все свести к мертвому единообразию, - все равно форма возьмет свое.
– Да, но устои - это форма, доведенная до совершенства и принятая за образец; а совершенство кажется таким нудным нашей
– Хорошее выражение! Но разве такая молодежь существует не только в романах, мистер Юл?
– Еще как! "Челюсти свернешь со скуки", - как выразились бы они же. Лучше весь остаток жизни просидеть на муниципальных банкетах, чем хотя бы день - в обществе этих бойких молодых людей.
– По-моему, я таких еще не встречал, - признался сэр Лоренс.
– Ну и благодарите бога. Они ни днем, ни ночью не закрывают рта, даже во время совокупления.
– Вы, кажется, их недолюбливаете.
– Да, и они меня не выносят.
– Юл сморщился и стал похож на химеру. Тоскливый народец, но, к счастью, земля не на них держится.
– Надеюсь, Джек не считает Дезерта одним из них, - это было бы ошибкой.
– Маскем и в глаза не видал этих бойких молодцов. Нет, его бесит лицо Дезерта. У него и правда чертовски странное лицо.
– Падший ангел, - сказал сэр Лоренс.
– Духовная гордыня! В его лице есть своя красота.
– Да я-то против него ничего не имею, и стихи у него хорошие. Но всякий бунт для Маскема - нож острый. Ему нравится образ мыслей аккуратно подстриженный, чтобы грива была заплетена в косички, чтобы он ступал осторожно и не закусывал удила.
– Кто знает, - пробормотал сэр Лоренс.
– Мне кажется, что эти двое могли бы сдружиться, особенно если бы они сначала постреляли друг в друга. Ведь мы, англичане, - странный народ.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Примерно в это же время Адриан пересекал убогую улицу, ведущую к дому его брата - священника при церкви Святого Августина в Лугах, - а за углом происходил эпизод, как нельзя лучше характеризующий англичан.
У входа в дом, который, казалось, вот-вот рухнет, стояла карета скорой помощи, и толпа зевак - им давно пора было заняться своим делом - окружала ее плотным кольцом. Адриан присоединился к толпе. Из ветхого здания двое мужчин и санитарка выносили больную девочку, а за носилками, громко причитая, шли краснолицая женщина средних лет и насупленный, что-то бурчавший себе под нос, бледный мужчина с обвислыми усами.
– Что случилось?
– спросил Адриан у полицейского.
– Ребенку нужно сделать операцию. В больнице за ней будет прекрасный уход. А у них такой вид, будто ее тащат на убой. Вот и наш священник. Уж если он их не утихомирит, тогда пиши пропало!
Адриан увидел, что из дома вышел его брат и заговорил с бледным мужчиной. Бурчание прекратилось, но женщина завопила еще громче. Ребенка внесли в карету, и мать, спотыкаясь, кинулась к дверце.
– Экие олухи!
– произнес полицейский, выступая вперед.
Адриан увидел, как Хилери положил
Представление было окончено. Небольшая толпа рассеялась. Полицейский остался один.
– Священник у нас просто чудо, - сказал он.
– Это мой брат, - сообщил Адриан. Полицейский поглядел на него почтительно.
– Редкостный человек наш священник, сэр.
– И я так думаю. Видно, девочка очень плоха?
– До ночи не доживет, если не сделают операцию. Они как нарочно тянули до последней минуты. Чистый случай, что священник про это узнал. Многие у нас лучше помрут, чем лягут в больницу, а уж отдать туда детей - и говорить нечего.
– Хотят быть сами себе хозяевами, - сказал Адриан.
– Я это чувство понимаю.
– Ну ежели так на это смотреть, то и я понимаю. Да ведь дома-то у них уж очень скудно, а в больнице все самое лучшее.
– "Хоть бедно, да свое", - процитировал Адриан.
– Правильно. От этого-то и живут у нас до сих пор в трущобах. Уж такие дыры в наших местах, а вот попробуй пересели отсюда народ, он тебе покажет! Священник много добра здесь делает, оборудует, как говорится, всякие удобства. Если вы к нему, я схожу, позову его.
– Да нет, я лучше подожду.
– Вы и не поверите, - продолжал полицейский, - чего только народ не стерпит, лишь бы в его дела не мешались. И называйте это как хотите: социализм, коммунизм, народное правление, все одно к одному - лезут в вашу жизнь, и только! Эй! А ну-ка, проходите! Нечего тут делать лоточникам!
Какой-то человек с тележкой, только собравшийся закричать: "Раки", быстро закрыл рот.
Адриан, потрясенный путаницей в голове полицейского, хотел было продолжить эту философскую беседу, но тут из дома вышел Хилери и направился к ним.
– Если ребенок выживет, то уж никак не по их милости, - сказал Хилери и, ответив на приветствие полицейского, спросил его: - Ну как, растут у вас петунии, Белл?
– Растут, сэр, жена в них души не чает.
– Отлично! Послушайте, по дороге домой вы же будете проходить мимо больницы; узнайте для меня, как там эта девочка, и позвоните, если дела пойдут плохо.
– Непременно зайду. С удовольствием.
– Спасибо. Ну, а теперь пойдем-ка мы с тобой домой и выпьем чаю, предложил он брату.
Миссис Хилери ушла на приходское собрание, и братья сели пить чай вдвоем.
– Я пришел насчет Динни, - начал Адриан и рассказал всю историю.
х Хилери закурил трубку.
– "Не судите, да не судимы будете" - очень утешительное речение, пока с этим сам не столкнешься. А тогда видишь, что это чистейший вздор: всякий поступок основан на суждении - все равно, выскажешь ты его или нет, Динни очень его любит?