Последняя глава (Книга 3)
Шрифт:
– Мне почему-то кажется, что Динни пережила какой-то удар... Не процесс, нет, но вот тогда, когда она заболела и вы ездили с ней за границу... Я не ошибся?
– Нет, не ошиблись. Человек, которого, как я говорил вам, она любила, утонул; он был в Сиаме.
– О!
Адриан украдкой взглянул на Дорнфорда. Что выразит это лицо: заботу, облегчение, надежду, сочувствие? Но Дорнфорд только чуть-чуть нахмурился.
– Мне хотелось спросить у вас одну вещь, Дорнфорд. Кто-то уплатил судебные издержки, наложенные на этого юношу Крума.
Собеседник удивленно поднял брови,
– Я думал, вы, может быть, знаете, кто. Адвокаты сказали только, что это исходит не от противной стороны.
– Понятия не имею.
"Так!
– подумал Адриан.
– Ничего я не узнал, кроме того, что если он притворяется, то мастерски".
– Мне нравится этот юноша, - сказал Дорнфорд, - он вел себя как порядочный человек, и ему очень не повезло. Но теперь он хоть спасен от разорения.
– Довольно таинственная история, - пробормотал Адриан.
– Да.
"В общем, - решил Адриан, - вероятно, заплатил все-таки он. Но что за непроницаемое лицо!"
– А как вы находите - изменилась Клер после процесса?
– Она стала чуть циничнее. Когда мы сегодня утром катались верхом, она вполне откровенно высказывалась насчет моей профессии.
– Как вам кажется, выйдет она за Крума? Дорнфорд покачал головой.
– Сомневаюсь. Особенно если то, что вы сказали об уплате издержек, правда. Она могла бы выйти за него из чувства признательности, но процесс этот ухудшил его шансы. Она его не любит... мне, по крайней мере, кажется, что нет.
– Брак с Корвеном страшно разочаровал ее.
– Я редко видел такое лицо, как у него, оно не оставляет никаких иллюзий, - пробормотал Дорнфорд.
– Но мне кажется, что она и одна будет жить достаточно интересно. У нее есть мужество, и, как все современные молодые женщины, она очень независима.
– Да, трудно представить себе Клер в роли просто "хозяйки дома", ответил Адриан.
Дорнфорд промолчал.
– А относительно Динни вы бы этого не сказали?
– спросил он вдруг.
– Видите ли, представить себе Клер матерью я не могу, а Динни - могу. Я не представляю себе, чтобы Динни могла порхать здесь, там, всюду, а Клер может. И все-таки сказать о Динни, что она "домашняя", было бы неверно. Это не то слово.
– Да, - пылко отозвался Дорнфорд.
– Я не знаю, каким словом ее можно определить. Вы очень верите в нее?
Адриан кивнул.
– Беспредельно.
– Моя встреча с ней имеет для меня невыразимое значение, - сказал Дорнфорд очень тихо, - но боюсь, что для Динни она еще ничего не значит.
– Все это не так просто, - заметил Адриан.
– Терпение - добродетель или было ею, по крайней мере, до тех пор, пока война не взорвала старый мир.
– Но ведь мне скоро сорок.
– Что ж, Динни скоро двадцать девять.
– То, что вы рассказали мне сейчас, что-нибудь меняет или нет?
– Насчет Сиама? Думаю, да... и очень меняет.
– Спасибо вам.
Они расстались, крепко пожав друг другу руки, и Адриан повернул на север. Он шел медленно, думая о книге судеб, раскрытой перед каждым влюбленным. Никакие письменные гарантии, никакие ценные
В Лондоне, где улицы кишат людьми, каждому приходится считаться с этой изменчивой, мощной и безжалостной силой, с которой ни один мужчина, ни одна женщина в здравом уме и твердой памяти не захотели бы иметь дело. В одном случае - "хорошая партия", "счастливый брак", "идеальная пара", "союз на всю жизнь"; в другом - "несходство характеров", "случайное увлечение", "трагическое положение", "роковая ошибка". Человек может все обеспечить, изменить, застраховать, предусмотреть (все, кроме, увы, неотвратимой смерти), но в отношении любви - он бессилен. Любовь приходит из ночи и в ночь возвращается. Она остается, она улетает. Она делает запись на одной или другой стороне книги, и нужно терпеливо ждать следующей записи. Она смеется над диктаторами, парламентами, судьями, епископами, полицией и даже над добрыми намерениями; она сводит с ума радостью и скорбью; она распутничает, творит, крадет и убивает; она бывает преданна, верна, изменчива. Она не знает стыда, над ней нет господина. Она создает семейные очаги и разрушает их. Переходит на сторону врага. А иногда сливает два сердца в одно на всю жизнь.
Адриан шагал по Черинг-Кросс-роуд, и ему казалось, что нетрудно представить себе Лондон, Манчестер, Глазго без любви. И все же без любви ни один из этих прохожих не вдыхал бы пробензиненный ночной воздух, ни один дом не был бы заложен, ни один автобус не пронесся бы, жужжа, по улице, ни один уличный певец не завывал бы, ни один фонарь не осветил бы ночную тьму. Любовь - основной и главный интерес человечества. И ему, чьим главным интересом всегда были останки древнего человека, без любви нечего было бы откапывать, классифицировать, хранить под стеклом; и теперь он раздумывал о том, найдут ли Динни и Дорнфорд счастье друг в друге...
А Дорнфорд, направляясь в Харкурт-билдингс, тоже думал о Динни и о себе, но с еще большим волнением. Ему ведь почти сорок. Властно овладевшее им желание должно осуществиться - теперь или никогда. Если он не хочет стать сухим чиновником, надо жениться и иметь детей. Жизнь его похожа на недопеченный хлеб, и лишь Динни могла бы придать ей вкус и смысл. Эта девушка стала для него... да чем она не стала! Проходя под узкими порталами Мидл-Темпл-Лейн, он сказал, обращаясь к ученому собрату, тоже спешившему домой спать:
– Как вы думаете, Стаббс, кто выиграет Дерби?
– Бог его знает, - отозвался ученый собрат, спрашивавший себя в это время, зачем он так не вовремя пошел с козырей.
А на Маунт-стрит сэр Лоренс, войдя к жене, чтобы пожелать ей спокойной ночи, застал ее сидящей в постели. На ней был кружевной чепчик, который ее всегда так молодил. Сэр Лоренс, облаченный в черный шелковый халат, присел на край кровати.
– Ну как, Эм?
– У Динни будут два мальчика и одна девочка.
– Еще будут ли! Цыплят по осени считают.