Последняя глава
Шрифт:
Все было в порядке, фру Рубен была удовлетворена, Бертельсен был удовлетворен, адвокат не понимал, что значит, не удовлетворить кого-нибудь. О, его любезность в качестве хозяина и начальника — это был дар божий. Когда вернулся в санаторию Самоубийца, адвокат и его не побранил за то, что он, исчезнув внезапно, напугал всех пациентов; нет, он дружелюбно встретил его, улыбаясь глазами, и попросил его войти и поскорее спросить себе поесть чего-нибудь. — Как долго вы были в пути? — С утра. — А со станции вы всю дорогу шли пешком?
Да, Самоубийца опять вынырнул.
Несколько дней его совершенно не было, этого нельзя было отрицать, но в последний день в году он вернулся, чтобы в горах начать завтра Новый Год. Он был молчалив и подавлен, прятался, поворачивался спиной, чтобы не кланяться, словно что-то постыдное тяготело над ним. Давно уже не был он мрачным; он был таким, как в первое время своего пребывания в санатории, когда он изводил себя самоанализом и мечтал о самоубийстве. Словно, желая придать себе приличный вид, прошел он к себе в комнату и побрился; красноватую астру, имевшую такой вид, будто она долго лежала в кармане, он воткнул себе в петлицу, и она продолжала там свою борьбу со смертью.
В таком виде он явился и получил обед. Перед горничной он извинился, потому что пришел не вовремя. Обед его продолжался недолго и кончился бы еще скорее, если бы не доктор, усевшийся как раз против него. Доктор тоже не брюзжал, он, наоборот, старался занимать его. Он рассказывал, что скоро в санатории будет электрическое освещение.
— Вот как! — сказал Самоубийца.
— Море огня, нет, пожар. Можно будет, поднявшись на «Вышку», читать там в этом свете почту.
— Да, — сказал Самоубийца.
— Ах, господин Магнус, вас все-таки это интересует больше, чем вы желаете показать.
— Меня это совсем не интересует.
— Сегодня вечером мы встретим Новый Год «Торахус-Маршем», — продолжал перечислять доктор.
Молчание.
— Знаете ли вы, что к лету мы будем строиться? У нас уже так мало места, что приходится расширить помещение. Нам не только нужно закончить отделкой неготовые еще комнаты, мы должны строить. Мы осенью увидели, что у нас не хватает места.
Молчание.
— Заметили вы, что у нас флаг?
— Да.
— В общем мы скоро сделаемся образцовой санаторией. Мы расширим дорогу к станции и превратим ее в дорогу для автомобилей. Сюда будут приезжать вельможи, господа со своей прислугой и собственными лошадьми, богачи, которые вперед будут заказывать целые амфилады комнат.
— Мне кажется, вы рассчитываете долго жить, — мрачно сказал Самоубийца.
Доктор не ожидал такого резкого выпада, он повторил:
— Долго жить? Ну, конечно, что же другое мне делать? Впрочем, долго ли мы живем, или мало, мы должны делать то, что можем.
— Кто это сказал?
— Я сам себе это говорю. Это так. Когда мы умрем, после нас явятся опять люди.
— Которые тоже должны умереть.
— Верно, которые тоже должны умереть. Ничего не поделаешь.
— Тогда к чему же все это?
— Все вместе — это порядок, жизнь, так уж есть.
— Нет, все вместе — смерть, — сказал Самоубийца. Чтобы не раздражать больного человека, доктор согласился и с этим, но он улыбнулся, пробормотал что-то неопределенное, словно он знал этот вопрос гораздо лучше.
— Где это кончится? — продолжал Самоубийца. — Когда это кончится? Почему не прекращается это вечное уничтожение? Ведь не делается лучше? В чем же смысл? В непрерывающейся дикости?
Он кончил обед и хотел уйти, но доктор удержал его. Следующий диалог мог бы быть короче, если бы доктор побольше молчал.
— Плохо вы съездили? — спросил он.
— Почем вы знаете?
— Я делаю это заключение, как врач.
— Врач! — с гримасой сказал Самоубийца. — В каком состоянии желудки ваших пациентов?
— Вы вернулись гораздо более худым, чем уехали отсюда. Вам следовало бы гораздо больше прожить у нас.
— Много ли у вас выходит слабительной соли?
— Нет, — сказал доктор. — Теперь вы должны «делаться таким же, как мы все, господин Магнус; должны стать здоровым, как мы, веселым, как мы. Совершенно не к чему тосковать. Налейте себе стакан вина и воспряньте духом. В последнее время вы сделались было таким бойким. Для чего собственно вы ездили?
— Я столкнулся с жизнью, — сказал Самоубийца, — с тем, что вы называете жизнью.
— Жизнью, — повторил доктор. — Предоставьте жизнь ее собственному течению. Жизнь богата, великолепна, мы должны радоваться жизни и ловить момент.
— Я уже раньше много раз слышал это. А останавливались ли вы хоть на минутку, задумывались ли? Вы можете видеть ужас и гибель у другого, в его лице, в его глазах, а сами, испытывали ли это в своей груди? Стояли ли среди моря и взывали ли о помощи?
— У меня не было времени для этого, я работаю, стремлюсь…
— Да, мы стремимся, каждый к своему, вы к своему, я тоже, и, господи боже, как мы стремимся. Но все это рано или поздно приводит нас к верной смерти. И только безумец не думает об этом. Он воображает, что стоит выше этого, если забывает.
— А если мы помним, то куда приведет нас?
— К смерти.
— А если забываем?
— К смерти.
— Ну, и что же…
— Выходит, что у кого-нибудь одной глупой радостью больше, но это ни в ком не вызывает зависти.
Доктор подумал и сказал:
— Он радуется тому, что переносит жизнь. Это не так глупо.
Самоубийца не обратил внимания на его слова.
— Вы давеча сказали: «порядок». Когда вы видели, чтобы порядок внушил нам бодрость и подъем духа, когда мы пытаемся сделать что-нибудь хорошее? Нет, «порядок» и в лучшем случае, как всегда, слеп, непримирим и недействителен.