Последняя искра

Русс Алана

Инстинкт самосохранения орал благим матом, но стоило осознать предназначение данной мне силы, как запястья обожгло, а перед глазами легла непроглядная пелена чужих чувств.

* * *

Так и есть. Моя теория оказалась верна — вместе с даром исцеления в комплекте шла эмпатия. Точнее, дар усилил мою способность сопереживать, умножил умение сострадать и ощущать боль.

И я чувствовала.

Чувствовала боль Лилет так же остро, как недавнюю

тоску Эданы и горе хозяйки купален. Переполнялась страхом, что привкусом крови отдавался во рту.

Хотя нет, у страха нет вкуса. Это я просто-напросто прикусила нижнюю губу, но своей боли не ощутила. Ловила лишь страдания Лилет, вышибающие слёзы из глаз, но всё сильнее тянула нити образовавшейся связи на себя. Забирала боль. Впускала её в своё тело, не в силах остановиться.

— Что за…

Ожоги на шее Лилет выцветали, словно заживали сами собой, и Шарар выругался. Сжал пальцы с ещё большей силой, и носки наёмницы оторвались от пола.

И в то мгновение, когда я была готова умереть вместе с разбойницей, а быть может, и вместо неё, моё сознание от испуга словно разделилось. Открылась ещё одна потайная дверь, и сквозь неё хлынула ярость — необузданная, драконья.

Как дикий огонь, что выжигает гектары леса, она набросилась на меня. Нетушимая, беспощадная. И пусть ярость была чужой, она придавала мне сил и перекрывала страдание.

Запястья зажгло с удвоенной силой, но моя боль запаздывала. Попросту не поспевала за потоком чужих эмоций. Оттого сознание, балансирующее между двух огней, всё ещё оставалось ясным.

Усилием воли я распалила огонь внутри себя.

Прав был рогатый лекарь, магия во мне теперь восстанавливается с невероятной скоростью, стремясь заполнить пустоту и трижды плюя на баланс. Удерживать тот самый баланс во мне до тех пор, пока тело само не включит нужные резервы и не подстроится, должны были Камни огня. Но им я не отдавала магию с самого утра.

Подгоняемое осознанием безнаказанности пламя, всё равно что расшалившееся дитя, бросилось расправляться с путами. А те, в свою очередь, истязали мою кожу.

По ладоням и пальцам побежала влага — кровь и сукровица из разрывающихся волдырей.

— Лиззи! Нет! — завопила Эдана.

Оттолкнулась от пола и, приподнявшись вместе со стулом, рухнула прямо на меня, в попытке прервать акт самосожжения.

Упав набок и чудом не расквасив лицо, я жадно глотнула воздух. Удар пришёлся на плечо и бедро. Голову самую малость зацепило, но потоки чужих эмоций оборвались в тот же миг. Будто кран перекрыли.

Эдана же скатилась с меня и расшибла лоб.

На лестнице раздался топот, и Шарар, отшвырнув хрипящую, обожжённую, но до сих пор живую наёмницу к стене, прыжком развернулся. Приготовился встретить нового противника, но секунду спустя в комнату ворвался разгорячённый от битвы Велор в камзоле нараспашку.

Колени и бедро его были в пыли, а клинок из тёмной стали потускнел, измаравшись в крови. Ссадины пугающе алели на подбородке и левой скуле,

но глаза светились холодом. Таким холодом, что сравним разве лишь со стужей непробиваемой толщи тысячелетнего льда.

— Стой! — только и выкрикнул он, но Лилет, чудом встав на ноги, уже бросилась к окну.

Оттолкнулась и, нырнув в проём, словно искалеченная ласточка, бросилась на свободу.

Шарар метнулся за ней, высунулся в окно и зло сплюнул.

— Живая. Ушла, тварь, — констатировал он, провожая взглядом наёмницу, наверняка во все лопатки припустившую прочь от убежища.

— Такие, как она, так просто не умирают, — бросил Велор, вернув клинок в ножны, и уже ринулся к нам, как тонкие нити металла на моих запястьях наконец поддались и лопнули.

Остатки эмпатических связей оборвались, и боль, моя собственная, жгучая ослепила.

Я застонала, выставив перед собой обе руки. Эда, тоже поскуливала, лёжа на боку, но я была не в силах ей помочь. Жар пульсировал в руках адский.

Кажется, мы совершили непростительную тактическую ошибку. Это Эдане стоило жечь путы, а мне исцелять её раны.

— Чёрт побери… — всхлипнула я, давясь слезами и злостью.

Велор в несколько шагов оказался рядом, но Шарар подрезал его, вклинившись вперёд.

Дракула остановился. По ярости, отразившейся на узком лице, мне показалось, будто он прямо сейчас выхватит клинок и воткнёт его в драконью спину. Но Велор вдруг отмер, а затем, подхватив Эдану вместе со стулом, вернул ей вертикальное положение.

Шарар, тяжело дыша, поднял и меня и принялся разрывать привязывающие меня к стулу верёвки, как тонкие ниткии.

— Отойди, — бесцеремонно толкнул дракона в шипастое плечо Дракула и опустился передо мной на корточки.

— Велор, — простонала я.

Обожжённые, окровавленные руки тряслись безбожно.

— Молчи.

Под взором немого драконьего удивления выдернув из-под рубахи связку амулетов, Дракула сорвал тот, что сиял зелёным и заставлял ссадины на его лице затягиваться с поразительной скоростью. Стиснул его в ладони и нахмурился, сцепив зубы едва ли не до скрежета.

— Дай я, — потянулся Шарар, но Велор нервно дёрнул плечом, и камешек крякнул, рассыпаясь в его пальцах на осколки.

Магия, заключённая в амулете, вырвалась, окутав руку сиянием. Дракула толкнул меня в грудь, заставив откинуться на спинку стула, и прижал пылающую ладонь к обнажённой коже у самого горла.

Дыхание перехватило, но прежде чем я успела испугаться, на груди у меня зажглась руна. Боль в мгновение стихла, запястья заживали, но ожидаемая сонливость от залпового исцеляющего потока отчего-то не наступала.

— Зачем? Ты ведь и сам… — подняв на Дракулу мокрые глаза, я напоролась на суровый взгляд и невольно отпрянула, будто мне в душу сама зима глянула.

Велор стремительно отвел взгляд и поднялся на ноги, ни слова не говоря. Только сжал кулак, глуша остатки исцеляющего сияния, и принялся освобождать Эдану.