Последняя искра
Шрифт:
— А ты разве сама себя не коришь? — откликнулся Эдмонд, наконец развернувшись и вальяжно упершись руками в стол позади себя. — Не возникала мысль, что все это зря? Что нужно было остаться под крылышком у мамы, в уютной, современной квартирке и при своей, впрочем-то, бесполезной для мира работенке в книжном? Наверняка так и есть. Только признаёшься ли ты себе в этом хотя бы перед сном? Вот в чем вопрос.
Мне хотелось оставаться непоколебимо-спокойной, но громко сглотнув и вызвав тем самым легкую полуулыбку на губах тёмного, я выдала себя с потрохами.
— Любопытно, — зло сощурилась я, ощутив прилив жгучего раздражения. — Как же ловко ты за
Улыбка на красивом лице, что каждой черточкой до покалывания иголочек страха под ложечкой напоминало о родстве с Арисом, стала еще шире. Искривилась на один бок, будто неровно брошенный штрих, заставив сузиться в прищуре глаза.
— Оу-у… Язвить одному из немногих, кто хочет тебе помочь, — Эдмонд хмыкнул, качнув головой и словно буром ввинчиваясь взглядом. — Я тебя не ненавижу, малышка. Ненависть — слишком… горячее чувство. Поди разбери, где она самая, а где страсть. Ну, или тупое, животное вожделение. Не суть. В любом случае, ничего подобного я не испытываю. Просто мне жаль тебя… э-м-м… как бы так сказать… — задумался он, заведя темные, как деготь, глаза к потолку. — По-человечески жаль. Под гнетом эмоций, что владеют разумом лишь секунды, а при особом упорстве характера, как у тебя, например, дни и даже месяцы, ты наворотила дел, что и за столетие не разгрести. И открою тебе секрет, вряд ли я один так думаю. Но, разумеется, — к счастью крутанулся Эдмонд на месте, вернувшись к столу и разорвав уже осязаемо-режущий визуальный контакт, — можешь валить все на дурные гены. Если тебе так приятнее.
Я с трудом перевела дух. Суть слов Эдмонда мне была предельна ясна. Я свалилась им, как снег на голову. Добавила проблем. А уж прозрачный намек на то, что Велор всецело разделяет его точку зрения, даже в мыслях намеком назвать не выходило. Это ж прямым текстом, как с разбегу.
Хорошо еще, что не в лоб, для пущей усвояемости.
Я устало прикрыла глаза. И без нотаций Эдмонда понимала: Велор отчего-то не в себе. Места себе не находит. А уж после того, что произошло сегодня…
— Ты до скончания веков можешь меня презирать за глупость, импульсивность и подвластности эмоциям. Мне все равно. Но ты и представить не можешь, какая это была боль, когда вы… — начала я и поперхнулась воздухом. — Эдмонд, я всем нутром почувствовала, когда вы перешли на Иппор.
— Когда Велор перешел. Не путай мух с котлетами, — на сей раз даже не развернувшись, Эдмонд продолжил переставлять фигурки на столике, размещая их на выпуклой карте Иппора.
— Да. Когда Велор перешел, его морок рассеялся в ту же секунду. Но на Маргариту это никак не подействовало. Странно. Ведь мне казалось, будто я вся наизнанку выворачиваюсь. Будто каждый нерв оголился. Глупо звучит, но было бы легче, наверное, если бы все зубы разом разболелись.
— И-и? — тоненькая эльфийка с выразительным женским прелестями никак не желала вставать на нужную клетку, заваливаясь миловидной мордашкой вниз.
— Эдмонд, ты не хуже меня должен понимать, что это значит! Мы связаны с Велором все еще. Душой или… — лихорадочно потерла я взмокший лоб. — Не знаю, чем еще, но я многое видела его глазами, — с содроганием вспомнила я и звон стали, и вкус дрянной, как говорил Велор, крови на языке. — Видела, как вы освободили отца
Эдмонд молчал, все злее впечатывая фигуристую деву в карту. А я сидела, опустив голову, и невидящим взглядом разглядывала пальцы.
Мне впервые в жизни хотелось высказаться. Так хотелось, что собравшиеся и шустро слагающиеся в предложения слова так и встали поперек горла, будто не пережеванный комок сухой хлебной лепешки. Ни проглотить, ни выплюнуть. Только расплавить жаром живого голоса. Испепелить, скинуть этот груз раз и навсегда.
Я глубоко вдохнула, успокаивая сердце, тяжело забившееся в каком-то незнакомом предвкушении.
— Знаю, что ты обо мне думаешь, Эдмонд, — подняв глаза, уставилась я в широкую мужскую спину. — И почему насмехаешься день напролет тоже понимаю… Но, нет, я не идиотка влюбленная. Не нужно обо мне так думать. Хоть и пришла я на Иппор по зову сердца, все же пытаюсь трезво оцениваю ситуацию. И если мы с твоим братом вдруг решим быть порознь, — почему-то в данном контексте по имени Велора я назвать так и не смогла, — я сцен устраивать не стану. И не ухмыляйся даже! — предупредила медленно развернувшегося и скрестившего руки на груди тёмного. — Конечно, я не уверена, что смогу просто махнуть рукой и с улыбкой пойти дальше. Наверное, нет. Уж точно не сразу. В любом случае, я попытаюсь повести себя достойно. Но однажды уснуть в уютной постельке, как ты выразился, под крылышком у мамы, и увидеть, как Велор умрет… — сама того не замечая, я поднялась на ноги и сделала шаг. — Хоть бей меня, но в равнодушии и бездействии я вижу куда большее зло, чем в глупости или безрассудстве. Можешь смеяться, — махнула рукой я, явственно видя в глазах тёмного странный, словно лихорадочный блеск, — но я вот так живу. И по-другому не умею. Может, проживи я столько, сколько ты, и набей достаточное для глобального переосмысления бытия число шишек, я бы и научилась глядеть на все свысока, а чувства за своим бессчетным количеством потеряли бы остроту. Но сейчас я такая, какая есть. Я пытаюсь делать то, что считаю правильным. И если моя помощь Велору будет нужна… Любая помощь! Я буду рядом даже вопреки твоим насмешкам.
Сцепив кулаки, я легким кивком обозначила конец тирады, а вместе с тем, и свою готовность стоически вынести любые издевки. Но Эдмонд молчал. Молчал настолько долго, что я едва сама на «дуэль» его не вызвала, приподняв вопросительно брови и разведя руки в стороны.
— Какая ж ты глупышка еще, Лиззи, — наконец шевельнулся тёмный.
Несмотря на колкость и холодность тона, спесь с него сбить мне, похоже, все же удалось. Он медленно отклеился от стола, сунул руки в передние карманы брюк и словно сделался выше, шире в плечах. Хотя, казалось бы, куда ж еще шире-то?
— Я и не надеялась, что ты поймешь, — прогоняя наваждение качнула головой я, но присесть и оказаться на уровень ниже, прямо под «бетонной плитой» тяжелого взгляда, так и не рискнула.
— И правильно, — кивнул Эдмонд. — Мне не понять слепого стремления к самопожертвованию. По-твоему я испорчен долгой жизнью? Хорошо, — взмахом руки пресек тёмный мою попытку заговорить, — пусть так. Зато мне не придется ненавидеть кого-то за то, что вопреки моей вере и жертве, этот кто-то однажды не оправдает моих надежд.