Последняя книжная вечеринка
Шрифт:
Рон медленно покачал головой:
– Я признаю, что у него есть талант. Но не могу утверждать, что он открыл Америку.
Посматривая на Джереми, Кайла прищурила глаза.
– Это Джереми Гринберг, – сказала она. – Я сидела с ним за одной партой на обществознании в школе «Мильберн Джуниор Хай».
– Он сменил фамилию? – спросил Рон.
– Он еврей? – спросила я. – Из Нью-Джерси?
Кайла кивнула:
– Да, да, и да.
Рон повернулся к Кайле:
– Ты из Нью-Джерси?
Она смерила его уничтожающим взглядом, а я посмотрела
Кайла подошла к Джереми и, игнорируя Мэри, подняла руку, помахав ему одними пальцами. Он посмотрел в ее сторону, не узнавая ее, а когда она заговорила с ним, показывая на свои волосы, которые, видимо, не были такими короткими и колючими в восьмом классе, его, кажется, осенило, что они знакомы. Я пыталась услышать, о чем они говорили, но Мэри, которую Кайла исключила из разговора, повернулась ко всем нам и объявила, что ровно через десять минут мы должны будем переместиться в следующую локацию на 71-й улице.
Я допила свое пиво, взяла следующую бутылку и встала у двери, чтобы уйти отсюда одной из первых. Джереми последовал за мной. Не дожидаясь, пока вниз спустятся все остальные, мы потихоньку пошли по улице на запад. Мы прошли примерно квартал, в течение этого времени я размышляла, стоит ли мне что-либо говорить, но в итоге не смогла сдержаться:
– Рада знакомству, Джереми Гринберг.
– Я этого не стыжусь, – сказал он. – Это не было каким-то особым секретом.
– Конечно, – ответила я, подозревая обратное.
– Я сменил фамилию, когда окончил старшую школу. Гранд – это фамилия нашего старого рода.
Я не знала, как на это реагировать. А Гринберг, что, не было фамилией его рода? Настоящей фамилией? Я бы не удивилась, если бы ему сменили фамилию на острове Эллис [9] , но когда столь юный молодой человек выбирает себе новое имя и меняет еврейскую фамилию на другую, полностью лишенную коннотаций, это выглядит довольно необычно.
– Как к этому отнеслись твои родители?
9
Остров Эллис, расположенный в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка, был самым крупным пунктом приема иммигрантов в США, действовавшим с 1 января 1892 по 12 ноября 1954 года.
– Это решение просто добавилось к списку всех остальных вещей, которые они во мне не понимают.
Он не стал приводить других объяснений, и поэтому я решила не давить на него. Если я хочу, чтобы этот вечер был приятным, нужно, чтобы мой гость мог расслабиться.
Мы с Джереми подошли к следующей локации раньше остальных, она находилась в многоэтажной новостройке с консьержем. Я не могла вспомнить, кто именно был хозяйкой этой квартиры, и поэтому мы решили подождать остальных, сидя на черных кожаных диванах в холле. Стены здесь
– Этот холл действительно такой большой или это просто иллюзия? – спросила я.
Джереми пожал плечами:
– Думаю, они сделали специально такую отделку, чтобы он казался достаточно большим и оправдывал высокую стоимость аренды.
Я не знала, что еще сказать, и поэтому просто сидела, не осознавая, что пялюсь на Джереми, пока он не спросил:
– Почему ты так смотришь на меня?
– Просто не могу понять. Теперь, когда я знаю, что ты Гринберг, ты стал для меня менее пугающим или, наоборот, более пугающим из-за того, что тебе хватило духу сменить свою фамилию.
– Более пугающим, – сказал он. – Я определенно за этот вариант.
Через несколько минут подошли остальные участники вечеринки, мы присоединились к ним, и лифт, набитый веселой толпой, стал подниматься к квартире Калли Кэлхун, самой опытной из младших сотрудников отдела рекламы. Она только что съехалась со своим парнем, Клинтом, торговцем облигациями.
– Смена блюд готова, ждем только вас, – сказала Калли, провожая нас от лифта до входной двери на каблуках, которые показались мне до неприличия высокими для вечера, который мы собирались провести, слоняясь по Манхэттену.
Квартира показалась просторной, поскольку мебели было немного. В гостиной стояли два блестящих кожаных дивана, темно-зеленое кресло-кровать и кофейный столик из стеклянной столешницы, лежащей на чем-то, похожем на пеньки деревьев. Коридоры украшали рамки с большими фотографиями, на которых был изображен один и тот же человек – видимо, сам Клинт – то на лыжах, то на доске для серфинга, то занимающийся гольфом в разных красивых местах. Эти динамичные фотографии как будто предназначались для спортивного журнала «Аутсайд».
Джереми уставился на фотографии. Сложив руки, он сказал:
– История мужественного мужчины, истинного американца.
– Истинного потешателя своего эго, – пошутила я.
Джереми рассмеялся:
– Ты правда сказала это вслух?
– Похоже на то. Знаешь же, как говорят, «истинный знаток своего дела».
– Я так и понял.
Калли, которая ушла на кухню, сразу после того, как мы вошли, появилась в гостиной с большим овальным подносом маленьких пластиковых стаканчиков, наполненных сияющими кубиками льда.
– Встречайте наше следующее блюдо, – сказала она, опуская поднос на стол. – Русская водка, ледяная!
Гости быстро окружили стол. Джереми спросил, какой у меня любимый цвет, и пошел толкаться. Он вынырнул из толпы, держа по три красные чашечки в каждой руке.
– Три? – удивленно спросила я.
– Одна – это шот. Две – перекус. А вот с трех уже начинается полноценное блюдо.
– Нам что, придется добираться до следующей квартиры, чтобы хоть что-нибудь перекусить? – спросила я, оглядывая комнату на предмет съестного. – Ненавижу пить на пустой желудок.