Последняя крепость Земли
Шрифт:
– А на стенах сейчас пишут «Сбляжение». Вы себе представляете?
– Представляю. И одобряю. А мне мой знакомый биолог, который принимал участие во вскрытии чужекрыс, сказал, что у них вообще нет половой системы. Нервная есть, пищеварительная есть, кровеносная – тоже есть. А половой – нет. Я ему сказал, что они, наверное, оргазм от еды испытывают, а он сказал, что их специально выводят, чтобы держать посторонних подальше от границ и Территорий. Не мог точно понять – люди или Братья. Его, моего приятеля, потом еще поперли из НИИ – давайте я
Касеев взял бутылку и обнаружил, что она пустая.
– Я потом проверил в Сети – есть ссылка на информацию об особенностях половой системы и у чужерыб. Ссылка есть, а информации – нет. И ученого из какого-то там американского океанария, информацию эту обнародовавшего, тоже нет, пропал. – Касеев поставил бутылку под стол и посмотрел на часы. – Где там ваши таблетки?
Генрих Францевич положил две штуки в протянутую ладонь Касеева, потом две штуки принял сам, запивая минералкой.
– А вам не страшно, Женя? – спросил Генрих Францевич минут через пять.
– Это вы о чем? Не парьтесь и не напрягайте сосуществования. Не буду я про крыс выступать, – махнул рукой Касеев. – Буду я вылизывать и содействовать.
– Я не об этом, я о том, что все того и гляди взорвется. Если уж мы, те, кто должен был, по идее, разъяснять народу и убеждать его… То что должен думать простой народ? Ведь достаточно проскочить искре…
– И чё?! – всплеснул руками Касеев. Его руки изобразили сложный танец, переплетаясь и похлопывая, потом продемонстрировали собеседнику две фиги. – И ничё. Народ будет резать и вешать инструкторов вкупе с сосулизаторами, а Братья спокойно подождут, пока в Комитеты и Комиссии придут новые жадные и голодные. И готовые к сбляжению. Ну, разве что влупят Братики чем-нибудь серьезным, если народ полезет к ядерному оружию. Вы сами в своей жизни сколько раз видели Братьев? Вживую, а не на андеграунд-порно.
– Я работал на Территории, – сказал Генрих Францевич. – А что касательно простого народа – тут вы правы: он, простой народ, живых – как, впрочем, и мертвых – Братьев не видел. В массе своей он знает о них только по нашим с вами репортажам, фильмам и плакатам. Из учебников и книг. И, как вы верно подметили, из андеграунд-порно.
Вагон чуть тряхнуло, что-то заскрежетало. Пустая бутылка под столом опрокинулась и покатилась в угол, Женя поймал стакан, слетающий со столика, и посмотрел в окно.
– Тормозим, – сказал Женя. – Что за станция такая?
Опьянение ушло, оставляя сухость во рту и легкое раздражение.
– Платформа «Двадцать третий километр», – прочитал Генрих Францевич. – А по расписанию следующая остановка – Речинск.
Женя встал, попытался открыть окно, но оно как было на зиму заколочено, так и осталось.
Платформа была пустынна. Какие-то голоса доносились откуда-то от головы состава, но, как Касеев ни выгибал шею и ни прижимался щекой к стеклу, увидеть ничего не удалось.
По вагону пробежал проводник, распахивая двери купе и скороговоркой сообщая, что выходить
– Может, выйдем? – спросил у оператора Касеев. – Нам что, напрасно этой ночью вручили пропуска? Новостийщики мы или как?
Генрих Францевич надел свой жилет, вытащил из кофра камеру и сетевой селектор.
– Нельзя, – крикнул проводник от последнего купе, увидев журналистов в коридоре. – Нельзя…
Касеев вынул из нагрудного кармана рубашки пропуск, помахал над головой, и проводник замолчал, увидев радужное сияние голокарты.
Окно в коридоре было открыто, голоса снаружи были слышны и громче и яснее. Хотя в настоящий момент какую либо информацию из этих самых голосов почерпнуть было сложно, разве что сразу было понятно, что говорившим очень не нравилось то, что произошло здесь, что они не в восторге от того, что приехал поезд и что… «Мать-мать-мать-мать – привычно подхватило эхо» – как любил говаривать Генрих Францевич в таких ситуациях.
Касеев выглянул в окно – рельсы, вторая платформа и лес. В конце платформы – киоск.
Генрих Францевич достал из кармана очки-мониторы, надел, на пульте нажал кнопку и набрал параметры кадра. Камера еле слышно зажужжала и взлетела с ладони.
Касеев достал свой контрольный монитор.
Камера выпорхнула в окно.
– Давайте, Генрих Францевич, медленно вдоль вагона, параллельно нам, на выходе определимся точнее, – предложил Касеев.
– Давайте. – Генрих Францевич коснулся большим пальцем сенсора на пульте.
Камера шла ровно, картинка не дергалась и не прыгала. В начале платформы, возле локомотива, стояли люди… Человек десять. И что-то говорили, размахивая руками и время от времени указывая куда-то в сторону леса.
Генрих Францевич тронул переключатель микрофонов…
– А откуда я мог это знать? – проорал один из стоявших возле головы состава. – Они соизволили сообщить об этом только пятнадцать минут назад. И я – не бог. Чудо, что вообще успели…
– Что успели? Что успели? – Полковник сорвал с пояса картопланшет и сунул его под нос собеседнику.
На экране картопланшета мигали красные огоньки, явно ничего хорошего не сулившие.
– Вы где остановили поезд? Вы что, не могли это сделать за десять километров отсюда? Сразу, как только пришло сообщение? Влом было глянуть на карте маршрут прохождения? Толкайте состав назад…
– Я не мог остановить состав раньше, не мог: там биопатруль гонит чужекрыс. Вам понятно? Поставить пассажирские вагоны в лесу, на пути стаи… Вы не знаете, что было в Мексике? Не читаете сводок и сообщений? Если вам так важно, чтобы никто не выходил из вагонов, ставьте своих людей по перрону, отдайте приказ лежать на полках, укрывшись с головами… Стреляйте, в конце концов, в злостных нарушителей… И не лезьте в наши дела. У меня охраняемый периметр только здесь, на станции и по дороге к поселку… Все. Разговор окончен. Твою дивизию…