Последняя крепость

Никитин Юрий Александрович

Тот нервно дернул плечом:

– Не называйте меня этим дурацким именем, генерал! И вообще, что за нелепая идея так по-жидовски обозвать живого человека?

Гартвиг хлопнул с другой стороны, загоготал:

– Во-первых, сенаторы должны верить, что бомбу разрабатывали и готовы применить против Израиля евреи. А ворон ворону глаз не выклюет, евреи ни за что не нанесут своим соотечественникам большого урона. Дескать, международная еврейская солидарность. Потому выбрали простое еврейское, даже израильское имя…

– Я понимаю, но почему такое дурацкое?

Военный министр захохотал

громче. Засмеялись и директор ЦРУ с директором Управления национальной безопасности.

– Маленькая ответная месть, – пояснил директор Олмиц. – Когда-то израильтяне очень здорово навешали лапшу нам и всему миру с помощью подставного «ядерного физика» Мордехая Ванину. Он не был ни ядерником, ни физиком, но своей дезой здорово всполошил мир. И, вполне возможно, спас Израиль.

Файтер, не поворачиваясь, задумчиво смотрел на чертеж самой технологичной. Сказал негромко:

– А что, если в самом деле применить эти бомбы? Пусть израильтяне в говне утонут.

– Если бы утонули, – ответил Гартвиг с сожалением. – А то ведь выберутся… Им в дерме поплескаться – за милую душу. Так что для надежности лучше уж пройтись по ним сперва ковровыми бомбардировками… Да не по разу, а потом на развалины высадить войска. Мы должны довести до конца те благородные задачи, которые поставил перед собой Александр Македонский!

Файтер вздохнул:

– Да, конечно… Он бы сам все сделал, если бы не…

Он умолк, Гартвиг посмотрел на него остро.

– Вы в самом деле так подумали? А что, в этом что-то есть.

Файтер развел руками:

– Такие вещи должно знать ЦРУ.

Олмиц подумал, кивнул:

– А что, это в их духе. Умертвили самого опасного для себя человека! Кстати, надо об этом сообщить высаживающимся войскам. Хоть на полпроцента, но это добавит злости. Все-таки Македонский был нашим, военным человеком! А убили его подло, отравили. Чисто по-еврейски!

Стивен, щурясь даже сквозь темные очки, взглянул на синее небо. Когда же дождь пойдет, нельзя же в такую жару что-то делать, как они здесь живут, если он, со здоровьем космонавта, чувствует себя разваренной рыбой!

Небо обманчиво нежное, с утра ярко-синее, а сейчас почти белое. Как из плавильной печи веет от Старого города с его узкими и кривыми улочками, словно прорубленными в камне – серый камень в стенах, камень под ногами, камень везде, и ни травинки, а уже чувствуется приближение полудня: раскаленного, душного и настолько сухого, что горло скрипит, как старая жесть.

Стрижи еще носятся с пронзительным криком, потом и они попрячутся, только победно горит купол мечети Омара.

Он вздохнул и снова в который раз нажал заветные три кнопки на мобильнике. После недолгих звонков щелкнуло, раздался голос, от которого дрогнуло сердце:

– Стивен, привет!.. Я уж думала, не позвонишь…

– Бессовестная, – вскрикнул он. – Я тебе звонил не переставая!..

– Не слышала, – ответила она удивленно. – Может быть, кот нечаянно отключил?

– Кот?

– Да, он любит играть с моими вещами.

– Какой кот, – закричал он так, что прохожие начали удивленно оглядываться, – ты была недоступна!.. Да и нет у тебя никакого кота!

– Я отключила? – удивилась она. –

Это ты бессовестный! Такое со мной проделывал, и после этого называешь меня недоступной?.. Ладно, не оправдывайся, бить не буду. Это, наверное, в нашем гараже, куда я ставлю машину. Там всегда теряется связь. Не понимаю только, если бы в подвал загоняла машину, а то на второй этаж…

– Ты где? – прервал он. – Хочу тебя видеть.

– Когда?

– Как «когда»? – взорвался он. – Немедленно, конечно. А как иначе?

– Ну, Стивен, – засмеялась она, – у нас еще все впереди. Куда так торопишься? Смотри, объешься, пресытишься. Снова разочаруешься…

– Мария, – прервал он. – Ты где?

– Я сейчас вышла из офиса, – сказала она.

– И куда направилась?

– В супермаркете цапну продуктов, закину домой…

Он вскрикнул:

– Через двадцать минут буду у тебя!

Она запротестовала:

– Я не успею!

– Тогда встречу у супермаркета! Это который в двух кварталах от твоего дома? С большой такой пальмой у входа?

– Да…

– Лечу, – ответил он и отрубил связь, пока она не нашла что возразить.

Сердце стучало мощно и радостно, он чувствовал себя так, словно только что принял освежающий душ, мышцы играют, помчался по улице чуть ли не вприпрыжку.

Прохожие косились на его вдохновленное лицо, словно он увидел ангела, а он подумал насмешливо, что в самом деле встретил, иначе что с ним творится такое, никогда бы не поверил, что будет радоваться, как щенок, что с ума сходит от ликования при виде горячо обожаемой хозяйки.

Пробегая по краю площади, услышал, как из переулка на той стороне донеслись выстрелы, яростные крики. После паузы снова выстрелы, винтовочные, автоматные, даже пистолетные.

Там моментально собралась возбужденная толпа, в середине несколько человек подняли на руки залитого кровью человека. Вокруг бесновались и потрясали кулаками, подогревая себя и других, совсем молодые парни, даже подростки. Убитого понесли, но быстро собирающаяся толпа остановила, и сам собой возник митинг, где почти все кричали и вздымали к небу кулаки. Иерусалим, мелькнуло в него в черепе ироническое, или западный берег Иордана, где точно так же прыгают арабы, разве что там еще и палят в синий небосвод, благо патроны у них в сотни раз дешевле, чем в США, и продаются на вес?.. Ничего, уже скоро наведем порядок.

Над головой приглушенно прогремело. Он в недоумении вскинул голову, звук на рокот преодолевающего звуковой барьер гиперзвуковика не похож, в бездонной голубизне за эти пять минут успели собраться белые облачка, прокатился непонятный гром, и вдруг воздух прочертило множество крупных сверкающих капель.

Дождь сыпал блестящими жемчужинами, капли с мягким чмоканьем разбивались о накаленный асфальт, затем их стало так много, что он в изумлении смотрел через сверкающую завесу внезапного ливня, и все это время ярко и победно сияло солнце, превращая каждую каплю в драгоценность. Над головой погромыхивало, все громче и громче, затем внезапно полоса дождя ушла дальше по городу. Далеко на том конце улицы внезапно суматошно заметался народ, попав под ледяные капли, а яркое солнце как сияло, так и сияет, как раскаленная добела римская монета.