Последняя любовь Аскольда
Шрифт:
После обеда небо заволокло огромной темной тучей. Хлынул крупный дождь, в одно мгновенье промочив их насквозь. С тоской они смотрели на потоки воды. Если бы дождь пролился на день раньше, то сейчас они не стояли бы сиротливо в лесу под редкой кроной дерева; и ничего не случилось бы с Белавой.
Тягостная боль от бессилия и несправедливости случившегося охватила Ярину. Девушка шмыгнула носом, сдерживая рыдания, но не сумела и расплакалась. Дар стоял молча, не успокаивая ее, потому что сам еле сдерживался, заглушая в себе желание завыть в голос.
Глава
Огромная ладья рассекала воду, ходко скользя вниз по течению Сейма. Борта, напоминавшие сложенные крылья птицы, и выдолбленная птичья голова на носу придавали ей сходство с гигантской сказочной жар-птицей.
Ярина и Дар, плывущие на ладье, не переставали удивляться, как такая махина стойко держалась на воде и не тонула. Привыкшие с детства к маленьким плоскодонкам, они, впервые увидев это чудо, поражавшее своими размерами и мощью, замерли в изумлении и долго не могли прийти в себя от захватившего дух восторга.
Погода стояла жаркая. Солнце немилосердно палило с небес, раскаляя палубу. По обнаженным спинам гребцов струился пот, стекал с волос на лоб, застил глаза. Выносливые мужчины, казалось, не замечали ни пекла, ни пота, слаженно и размеренно поднимали и опускали весла, вытягивая хриплыми голосами монотонную песню.
Ярина сидела на голых досках палубы и рассматривала прибрежные земли, мимо которых скользила ладья. На правобережье часто встречались северянские веси с наполовину ушедшими в землю избами. По левому берегу тянулись непролазные дремучие леса, из которых Ярина и Дар не так давно выбрались.
После гибели Белавы они долго плутали, боясь ненароком вернуться обратно в свое селение, в конце концов заблудились. Даже Дар, охотившийся в этих местах, раньше не забредал так далеко.
Блуждая, они потеряли счет дням, оголодали – весной в лесу не наешься – и пугались похожести встречавшихся им мест. Не иначе леший их водил. Они поднимались на лесистые холмы и спускались в грязные овраги с мелкими ручейками, продирались через кусты и заросли и невольно думали, что навсегда сгинут в этом мрачном лесном царстве. Но судьба отнеслась к ним благосклонно и вывела все же к веси у полноводной реки.
Добрые люди дали ребятам приют, сытно кормили и не попрекали дармоедством.
Всем на вопрос, кто они и откуда, брат и сестра рассказывали историю, которая произошла с ними два лета назад, когда они лишились родителей при набеге степняков. Историю эту они перенесли в настоящее время и снабдили новыми подробностями о том, как они, спасаясь, убежали в лес, заблудились и вышли к чужой веси.
Сердобольные сельчане предложили отвезти их назад, но они отказались возвращаться, сославшись на то обстоятельство, что в живых мало кто в веси остался, поэтому они хотят податься в Киев к родственникам, которые могут их приютить.
Сообщить правду Дар и Ярина боялись, подсознательно чувствуя, что никто не помог бы родным сожженной ведуньи. А быль про разбойников-степняков получилась очень правдоподобной. Сельчане даже жалели бедных сирот и, когда на прикол у веси встала торговая ладья, попросили купцов – братьев Зборка и Добряту – взять их с собой.
Ладья следовала только до Чернигова, но, говорят, оттуда до Киева рукой подать, и Ярина с Даром, не задумываясь,
Старший из хозяев ладьи, Зборк, мужчина двадцати пяти лет, с гладкой ухоженной бородкой и вьющимися русыми волосами, стоял твердо на покачивающейся палубе и руководил гребцами, отдавая команды властным голосом.
Рядом пристроился его младший брат, Добрята, которому не было и двадцати. Его открытое лицо внушало доверие и симпатию.
Возле братьев крутился и Дар. Ему, выросшему в деревенской глухомани, все на ладье было в диковинку, и он постоянно о чем-нибудь спрашивал. Добрята охотно отвечал на любые вопросы, и вскоре юноши сдружились.
На ладье присутствовала немногочисленная, но хорошо вооруженная охрана в защитном облачении: на головах сверкали шлемы, грудь и спину защищала кольчуга из железных пластин, скрепленных кожаными ремешками. Щиты с бортов были сняты и сложены на палубе, чтобы охрана в любой миг могла их подхватить и занять оборону. Воины изредка переговаривались между собой, не забывая зорко следить за прибрежными зарослями.
– А зачем вам охрана? – спросил Дар у Добряты.
– От разбойников стережемся. Правда, здесь, на Сейме, грабежом мало кто промышляет, а на вооруженные ладьи и нападать не станут. А вот на Дону или Итиле [5] , куда мы не раз ходили, речные тати свирепствуют: товар отбирают, а людей, в живых оставшихся, продают в Саркеле или Итиле [6] – там невольничьи рынки, куда рабов со всего света свозят.
5
Итиль – Волга.
6
Саркел и Итиль – города Хазарского каганата.
Ярина сидела в сторонке и делала вид, что внимает рассказу, а сама с беспокойством смотрела на брата, который, изнывая от жары, снял с себя рубаху, выставив всем на обозрение костяной оберег, висящий на голой груди. Оберег, выполненный в виде коня на скаку, напоминал о тайне, которую Ярина хотела бы забыть и никогда не думать о ней.
Вспомнился тяжелый, откровенный разговор, произошедший между Яриной и Белавой в гадальную седмицу на колядки, в трескучий зимний мороз. В тот вечер сестры решили погадать, а брат уснул за печью, не интересуясь бабскими глупостями. Его вовсе не волновало будущее – ни свое, ни чужое.
– А вот интересно, Белава, – спросила тогда Ярина, – почему его назвали Даром? Ведь я родилась первой, значит, меня надо было назвать Дариной.
Старшая сестра посмотрела на девушку с подозрением.
– А чего это ты вдруг спросила об этом?
– Да так, – стушевалась Ярина, не понимая, отчего Белава нахмурилась.
В избе установилась гнетущая тишина, и обе сестры услышали мирное, безмятежное посапывание ничего не подозревающего брата.
– Послушай, Ярина, – зашептала Белава, с беспокойством оглядываясь на юношу, – то, что я тебе скажу, должно остаться между нами. Поклянись, что никому не расскажешь, а Дару – особенно!