Последняя любовь президента
Шрифт:
Нет, сейчас не время для установления причинно-следственных связей. Сейчас первая ночь нового года, первая ночь нашего с Майей телесного знакомства. И, возможно, последняя.
148
Киев. 14 апреля 1992 года.
Мы сидим с отцом Василием у меня в коммуналке и пьем кофе.
– Памятник? Старику? – удивляется он, слушая мой рассказ. – Но там же не кладбище!
– Она ведь не знала! Но все проплачено и надо срочно его
Отец Василий поглаживает бороду. Я смотрю на перхоть, осыпающуюся на его черный мешковатый свитер. Жду, когда он скажет, что делать.
– А она не захочет пойти посмотреть на могилку?
Я пожимаю плечами.
– Думаю, что нет. Но кто его знает!
Отец Василий, размышляя, разводит руками. На лице смесь сомнения и недоумения. Толстые губы то и дело искривляются, подрисовывая к выражению лица еще и сожаление.
– Ну ладно. Лучше б она с нами посоветовалась! Заказали бы сварной крест. И дешевле было бы, и не так жалко, если снесут.
– Но могилы же не сносят! – говорю я.
– Это же не кладбище, это вообще непонятно что за остров! Понятно только, что не зря с него людей выселяли. Землянку ведь снесли. Знаешь, – батюшка упирается в меня взглядом человека, принявшего решение, – давай найдем ту самую «скорую помощь» и попросим их помочь. Чтобы случайные люди не узнали. Все-таки гранит денег стоит, а сейчас нищеты вокруг полно!
– А ты их помнишь? – спрашиваю я.
– У меня на лица память хорошая, – уверенно кивает отец Василий.
На Левом берегу идет дождь. От станции метро до больницы «скорой помощи» мы идем пешком и без зонтиков. На отце Василии старый черный плащ с клетчатой подкладкой, на мне дутая куртка.
Обходим несколько «рафиков» «скорой помощи» во дворе больницы, но наших знакомых среди водителей и санитаров нет.
– Подождем? – спрашиваю я.
Мы ждем больше часа. Встречаем каждую подъезжающую «скорую помощь», но без толку. Сплошь незнакомые лица.
Отец Василий решает поговорить с кем-то из водителей. Возвращается минут через пять недовольный и разочарованный.
– Не хотят.
– У меня есть идея, – говорю я. – Поехали назад!
Мы возвращаемся на Правый берег, отогреваемся у меня чаем. А потом я вызываю по телефону «скорую». Время уже к пяти. Если мой план сработает, мы успеем забрать памятник с кладбища как раз перед закрытием этой похоронной конторы. Главное, чтобы Сева был на месте!
149
Цюрих. Конец октября 2004 года.
Должность этой женщины в дословном переводе с немецкого звучала примерно так: консультант по уважению смерти. А может, это Мила так грустно пошутила, когда мы подошли к коричневой резной двери в ее кабинет, располагавшийся прямо в небольшой церквушке рядом с клиникой. У этой церквушки не было парадных врат. Только дверь, высокая и тоже украшенная резьбой. Ангелочки, деревья, цветы. Потом короткий коридор. Справа
Женщине, встретившей нас в кабинете, было лет сорок. Черное платье-балахон подчеркивало ее выразительное лицо с немного тяжеловатыми скулами. Большие персидские глаза были аккуратно подведены синим. Она приветливо кивнула и указала жестом на тяжелые дубовые стулья.
– Бог учит и скорбеть, и радоваться. У вас сейчас время скорби. Слушайтесь своего сердца. Делитесь своей скорбью с ближними. Обращайтесь к Богу с молитвами, и он вас услышит.
Я бросил немного недоуменный взгляд на Милу. Она едва заметно пожала плечами. И продолжила переводить.
– Я подготовила вам некоторые материалы, которые помогут вам и вашей жене справиться с этой травмой. Главное – не прятать горе в себе, не оставаться с этим горем один на один. Пожалуйста!
Женщина протянула мне несколько брошюрок.
– Там есть полезные советы психолога, кроме того адреса веб-страничек для родителей, у которых умерли дети. Вы сможете с помощью интернета наладить отношения с людьми, которых постигло такое же горе.
Я листал брошюрки, тупо утыкался взглядом то в немецкий, то во французский текст. И кивал.
– Теперь давайте поговорим о моменте прощания с вашими детьми. У вас есть выбор. Их можно похоронить на кладбище, тут недалеко. Это, конечно, стоит дорого, но у умерших в нашей клинике есть небольшая скидка. Или, если предпочтете, их можно кремировать. На кладбище есть детский участок. Называется САД ЛЬЮИСА КЭРРОЛЛА. Можно смешать прах с землей и посадить в том месте две розы. Розам вы можете дать имена ваших детей, и они будут выгравированы на бронзовых табличках, поставленных рядом с цветами. Было бы хорошо, если бы вы приняли решение уже сегодня.
Я был благодарен Миле. Она, казалось, прониклась нашим горем и не хотела нас покинуть, пока все вопросы не будут решены.
– Я пойду перекушу, а потом подожду вас тут, на скамеечке, – сказала она, бросив пытливый взгляд на безоблачное швейцарское небо. – А вы пока переговорите с женой.
Светлана сидела в кресле перед окном. Кровать была смята, словно она пыталась заснуть и не могла.
– Ну как ты? – негромко спросил я, подойдя к креслу.
– Плохо, – выдохнула она. Обернулась. В ее глазах уже не было слез. В них присутствовала пустота.
– Нам надо кое-что решить, – нехотя заговорил я.
– А что это у тебя за книжки? – не обращая внимания на мои слова, спросила Светлана.
– Брошюрки, тут в церкви дали. Для родителей, потерявших детей.
– Дай посмотреть.
Я опустил брошюрки в протянутую ладонь Светланы.
Зашелестели в тишине бумажные странички. Она что-то шептала себе под нос. Я стоял. Сначала наблюдал за ее лицом, потом перевел взгляд на окно. Смотрел на подстриженные деревья, на неподвижность заоконного мира, в котором вдруг пропал ветер.