Последняя охота Серой Рыси
Шрифт:
— Пойди сюда, сэр! Пойди сюда, волк! — сказал он ласково, протягивая животному руку.
«Волк!» Этот звук был знаком Единственному. Медленно махая хвостом, он подошел к человеку и в ожидании ласки просунул свою большую голову под руку Тимменса. Ему нравилась, конечно, свобода, но он начинал чувствовать себя одиноким. Тимменс хорошо понимал животных. В голосе его чувствовалась доброта и сознание своей власти. Прикосновение руки его было нежное, но в то же время твердое и решительное. Единственный понял, что этому человеку следует повиноваться, как Томми. Когда новый хозяин приказал волку лечь, он тотчас же повиновался и покорно лежал до тех пор, пока Тимменс стряхивал сор со своих волос и с сапог, вытирал листьями окровавленные руки и собирал разбросанные капканы и ружье. Затем он вынул из кармана большие завернутые в газету бутерброды со свининой и предложил один из них своему странному товарищу. Единственный не хотел есть, так как желудок его был набит прекрасной бараниной, но, считая, вероятно, невежливым отказываться,
Грудь Тимменса вздымалась от волнения. Что значила потеря одной собаки и полдюжины каких-то овец в сравнении с таким чудным пленником, которого, можно сказать, взял голыми руками! Он не мог не признаться, конечно, что своим торжеством он был обязан какому-то сходству своему с прежним хозяином волка. Некоторую тревогу он чувствовал лишь при мысли о том, как поведет себя зверь, когда придет в поселок. Пока животное это было кротко, как ягненок, но Тимменс не забыл судьбы собаки Джо Андерсона, и в душе его возникли сомнения. Он осмотрел цепь и ошейник Единственного и, к своему удовольствию, убедился, что все было очень прочно.
День склонялся к вечеру, когда Тимменс и волк вышли из лесной чащи на покрытое пнями пастбище перед поселком. И здесь, когда они шли по лугу, принадлежавшему Биллю Смиту, с ними случилось удивительное происшествие.
Всю свою жизнь привык Тимменс иметь дело с быками, и смирными и злыми. И никогда еще не бывало, чтобы хоть один из них на него набрасывался. Несмотря на это, он нисколько не был удивлен, когда из-за чащи тополей выскочил вдруг рыжий с белой мордой бык Смита и, наставив вперед широкие рога, бросился на человека. Тимменс вспомнил, что этот бык, известный своим злобным нравом, был приставлен к стаду Смита, чтобы защищать его от нападения. Вокруг не было ни одного дерева, за которым можно было бы укрыться. Нигде не видно было ни одной палки. А пристрелить такого ценного породистого быка Тимменс не решался.
— Черт! — пробормотал он недовольно.
Выпустив из рук цепь Единственного, он пустился бежать, размахивая руками и сердито крича на быка. Но тот был слишком туп и не понимал, что обязан повиноваться. Он несся очертя голову, как лавина. Смущенный Тимменс прыгнул в сторону и бросился прямо к лесу, надеясь при помощи этой хитрости увернуться от своего преследователя. Волк, оставшись один, не обращал никакого внимания на коров, думая, вероятно, что они пользуются таким же покровительством человека, как и овцы. К тому же в нем проснулось сознание своего долга, а чувство это одинаково развито, как у собаки, так и у зверя. Он прижал уши, и глаза его внезапно сузились и превратились в горевшие зеленоватым огоньком щелочки. Губы его раскрылись, обнажив большие белые клыки, и, не издав ни малейшего звука, он налетел на рыжего быка. Тимменс оглянулся через плечо. Можно было подумать, что Единственный всю свою жизнь только и делал, что охотился на быков: так страшно щелкнули его зубы, когда он схватил огромное животное за горло. К удивлению Тимменса, бык вдруг остановился, пошатнулся и упал на передние колени. Затем под тяжестью собственного своего тела и натиска своего врага он свалился на бок. Волк отскочил и стоял, поджидая, готовый повторить нападение, если понадобится. Но никакой необходимости в этом не оказалось. Медленно поднялся большой рыжий бык на ноги и тупо оглянулся кругом. Кровь хлынула у него из морды. Он покачнулся и рухнул мертвым на землю. А Единственный, махая хвостом, как собака, подошел к человеку, надеясь получить от него одобрение.
Тимменс с сожалением смотрел на убитого врага. Погладив по голове своего защитника, он поспешно схватил цепь и медленно проговорил:
— Должен сознаться, товарищ, что ты спас мою шкуру. Бык этот был действительно злой и набрасывался на всех без всякого повода. И все же тебя потребуют к ответу. К тому же, думается мне, такого ягненочка, как ты, и небезопасно держать в доме.
Единственный ласково замахал хвостом. Человек и зверь пошли дальше. Тимменс, погруженный в глубокие мысли, шел с опущенной головой. Увидя на дороге удобное бревно, он сел на него и приказал волку лечь у своих ног. Вынув из кармана оставшийся бутерброд, он разломал его и скормил зверю, кладя по кусочку в его окровавленную пасть. Затем, обратившись к нему, он твердо сказал:
— Товарищ, помочь тут ничем нельзя… Билль Смит притянет меня к суду за убийство своего быка, и мне придется заплатить немало денег. Бык был породистый и привезен издалека. Смит никаким словам не поверит и скажет, что я нарочно спустил тебя, чтобы спасти свою шкуру. Да, черт возьми! Не очень-то тебя любят в этих местах, и, если мне не удастся присмотреть за тобой, кто-нибудь прикончит тебя, товарищ. Мы должны держаться друг друга, ты и я. И то правда, поладили мы с тобой хорошо, а все-таки оставить тебя здесь нельзя. И вот я решил написать Силлаби и Гопкинсу и дать им знать, что ты нашелся, товарищ. Надеюсь, денег, которые они уплатят мне, хватит, чтобы разделаться с Биллем Смитом.
Так он и поступил. Через две недели Единственный и Томми снова увеселяли публику, а поселок Одинокой горы по-прежнему живет спокойной жизнью.
ПОСЛЕДНИЙ БЫК
Так
Здесь, на защищенном и огороженном лугу, под защитой деревьев, в двухстах шагах от чистого неиссякаемого источника, рядом с теплым сараем, где можно укрыться от зимних вьюг, гигант-буйвол водил свое маленькое стадо и трех красно-бурых коров, двух годовалых телят и одной беспокойной бодливой телке, недавно появившейся на свет. Это был великолепный представитель своей расы. Его считали красивее самого красивого буйвола в Иеллоустонском заповедном парке. Он имел почти двенадцать футов в длину и добрых пять футов десять дюймов в высоту. Своей величиной он оправдывал самые невероятные рассказы пионеров-охотников. Его задние ноги, необыкновенно изящные, были приспособлены к быстрому бегу. Их покрывала гладкая шерсть сероватого цвета, похожая на львиную шкуру. Но передние его ноги, переходившие в огромный горб, короткие и тяжеловесные, были увенчаны густой вьющейся золотисто-коричневой массой спутанных волос. Его голова, сидевшая на могучей шее, сгибалась почти до колен. Шея была покрыта густой гривой, коричневой внизу и черной на гребне. Его голова вплоть до самой морды носила то же пышное и темное украшение, над которым грозно высился полумесяц его заостренных рогов. Мрачный, огромный и зловещий, он казался не на месте среди безмятежности и мирного уюта этого зеленого пастбища.
На лугу стадо буйвола встречалось с лосиным стадом, отделенным от него узловатой решеткой из стальной проволоки, укрепленной на железных столбах.
Однажды в солнечный осенний день — такой день заставляет здоровую кровь быстрее переливаться по жилам — в парк был доставлен великолепный новичок и водворен в помещение лосей.
Вновь прибывший был лось-самец из Нью-Брунсвика, взятый в плен в Тобике прошлою весною, когда снег был глубокий и мягкий, и приобретенный для зоологического сада одним крупным лесоторговцем. Лосиное стадо состояло до того времени из четырех одиноких самок, и роскошный самец был для зоологического сада настоящим сокровищем, о котором мечтали давно. Лось величественно вступил во владение маленьким покорным стадом и повел его на исследование диких, густых, как ему казалось, зарослей кустарников, в самую дальнюю часть пастбища, прочь от глазевшей с любопытством через решетку толпы. Но не успел он еще достигнуть этой заманчивой чащи, как вынужден был остановиться, так как путь ему преграждала стальная решетка. Это было горьким разочарованием, так как в сердце своем он питал надежду, что, быстро миновав поросшие ольхой болота и чащу ельника, он избежит ненавистного ему человека и неволи и тогда только познакомится со своим новым стадом. Горячий и пылкий, он весь трепетал. Он повернулся, раскачивая ветвистые рога, и медленными широкими шагами направился вдоль решетки к источнику. Четыре самки, вытянувшись в линию, с тревогой спешили за ним: они боялись, чтобы его не взяли от них.
Последний бык, одинокий и мрачный, стоя на небольшом холме своего пастбища, увидал не знакомую ему темную фигуру бегущего лося. Его угрюмые глаза метнули искры. Обернувшись в сторону противника и пригнув голову к земле, он стал рыть землю ногами и вызывающе заревел. Лось остановился, как вкопанный, и, осмотревшись кругом, злобно взъерошил жесткие волосы, покрывавшие его спину и широкую шею. Последний бык опустил голову и еще яростнее взрыл землю рогами.
Этот запальчивый поступок приковал к себе взоры лося. Сначала он стоял изумленный, так как никогда еще не видел буйволов. Оба были отделены друг от друга расстоянием в пятьдесят — шестьдесят шагов маленьким болотом, поросшим кустарниками. И пока лось смотрел, его изумление быстро сменилось раздражением. Это существо странного вида не выказывало уважения к нему и вызывало его на бой. Осенью кровь лося была горяча и быстро откликалась на вызов. Он издал в ответ короткий, резкий, прерывистый звук, напоминавший скорее блеяние или урчание, чем рев, и совершенно не похожий на грозный вызов буйвола. Потом в раздражении он стал бить рогами кусты. Такое поведение противника показалось Последнему быку наглостью. Его длинный хвост с кисточкой на конце поднялся в воздух, и бык яростно ринулся вниз с холма. Презрительно пошел толстоголовый лось прямо на него, пригнув вплотную свои рога к спине. Он с железной решимостью шел навстречу схватке. Он хотел сражаться не на жизнь, а на смерть. Но он сдерживал пока свой воинственный пыл, не зная еще, какую тактику избрать с этим неведомым и новым врагом.