Последняя охота
Шрифт:
– Говорил тебе – не разводи эти антимонии. Сразу валить надо.
Валентин Адамович холодно взглянул на толстяка и после долгой паузы процедил:
– Ты прав. Пора валить хлопцев.
Наташа была в ванной, когда послышались звонки в дверь. «Ну вот, – подумала она со странным, можно сказать, потусторонним спокойствием. – Еще какой-нибудь сюрприз. А может, просто конец. Конец всем сюрпризам
– Я открою, – сказала горничная, которая была совершенно не в курсе опутавших хозяйку чудовищных проблем и потому хранила безмятежность.
– Открой, – равнодушно сказала Свиридова и, глубоко вдохнув, внезапно с головой нырнула в ванну.
Когда она вынырнула с первыми признаками удушья, ей показалось, что начались слуховые и зрительные галлюцинации. Потому что в уши ворвался до боли знакомый голос с какими-то новыми, пронзительно-кричащими интонациями, а потом дверь ванной комнаты распахнулась, и сквозь навернувшуюся на глаза водную пелену она увидела… Влада.
– Наташка, мы сбежали от них, – выговорил он.
– Ты… и папа?
– Ну да. Нам нельзя тут долго задерживаться. У меня башка пробита. Тошнит. Надо отлежаться хоть пару деньков где-нибудь, а потом сдернем к Михал Иванычу, в Караганду эту чертову. Начнем все сначала. Да, сначала.
– Влад, дай я оденусь, – сказала Наташа, не проявляя особых признаков ликования по поводу чудесного освобождения отца и мужа. В конце концов, это освобождение несло с собой только новые проблемы. Да и перегорели в ней буйные эмоции: ни страха, ни радости.
– Ага… – выдохнул Свиридов. – Мы пока на кухне сообразим что-нибудь пожрать.
Когда через пять минут Наташа вошла в кухню, выяснилось, что Владимир с Михал Иванычем лихорадочно сметали все, что нашлось в холодильнике. При этом они загнанно дышали и, казалось, никак не могли перевести дыхание. Михал Иваныч был густо-багрового цвета, едва ли не под оттенок кетчупа, которым Влад обильно сдабривал все подряд. Такая цветовая гамма, давно уяснила себе Наташа, свидетельствовала только об одном: что папаша успел выглохтать существенное количество какой-то алкоголесодержащей жидкости.
Влад, напротив, имел какой-то зеленовато-пепельный оттенок, к тому же его ноздри все время вздрагивали, а губы кривились, как у больного тиком.
– А я сегодня должна была отдать за тебя пятнадцать тысяч баксов, – сказала Наташа, садясь напротив Свиридова. – Квартира-то уже ушла бабушкина.
– Квартира ушла, а я пришел, – сказал Владимир. – Погоди, сейчас. Че-то меня…
Он схватился рукой за горло и побежал в туалет. Вскоре оттуда послышались характерные звуки: страдальца с редкой жестокостью рвало в унитаз.
– Чего это он? – пробормотал Буркин. – Вроде как не пил… Только я один…
– Да ему и пить не надо, –
– Уезжать надо, – почему-то оглянувшись, проговорил Буркин. – Перекантоваться где-нибудь пару деньков, а потом уезжать. Домой. Ты как раз эту квартиру продашь…
– Я… продам? – пробормотала Наташа. – Да меня тут выпотрошат быстрее!
Она замолчала, а Михал Иваныч вытащил из холодильника бутылку джин-тоника и начал поглощать его кошмарными, по пол-литра каждый, глотками.
Через пять минут вернулся Свиридов, сменивший окрас лица с зеленовато-серого на белый. Только губы почему-то стали неожиданно яркими, в полном контрасте с мутными, невидящими глазами.
– Хреново мне что-то, – процедил он и обрушился на табуретку. – И деваться некуда. Тут оставаться нельзя. Запалят. Друзья… Кончились все мои друзья, как и не начинались. А Фокин, наверно, валяется уже где-нибудь в канаве с простреленной головой. Дай-ка я его наберу.
Свиридов привычно набил на клавишах телефона номер Афанасия. Никто не снимал трубку. Мобильный тоже не отвечал.
Влад побледнел.
– Он же лоханулся тогда, на вилле Горина, а тот вряд ли простит… Да, кстати, Наташка, – Владимир повернулся к жене, – Липский сказал мне, кто стоит за этим самым Красновым.
– Наверно, сам Липский, – тихо сказала она.
– Если бы только он. – Свиридов провел ладонью по лицу, словно хотел, как пот, смахнуть с него полотняную бледность. – Есть еще некто Горин Валентин Адамыч, твой несостоявшийся благодетель!
Наташа шевельнула губами и подняла на Свиридова расширенные глаза:
– Горин? Вот этот, с которым… Ну, конечно! Я так и думала. Наверно, если бы я сама не захотела выйти на него, Ленка меня к этому подтолкнула бы. А так я сама, дура, все себе устроила… Только все равно… Все равно я ничего не понимаю. За что?
– Зато я, кажется, начинаю догадываться, – сказал Влад. – Ты думай, Наташка, думай. Мне пока что нечем думать, а у Иваныча никого в городе знакомых нет. Неужели у тебя, Наташка, нет надежного друга, которому можно довериться? Мои-то все из конторы Липского. Вот только один Афанасий… Не знаю, что и думать.
– Я тоже не знаю…
– Ну там, подруги, друзья, школьные, институтские.
– Мою институтскую подругу убили, сам знаешь, – сказала Наташа. – Да и не подруга она мне была. А больше вряд ли кого можно обременить таким… Ведь это жизнью рисковать надо, чтобы дать нам берлогу, в которую можно завалиться и переждать.
Свиридов осторожно взялся за голову.
Наташа шевелила губами, перечисляя своих друзей, а потом сказала:
– Да… есть! Только ты, Влад, ничего не говори. Не время и не место.