Последняя песнь Акелы. Книга первая
Шрифт:
— Ай, шени деда! — взъярился абрек, раздосадованный затянувшимся молчанием. — Зачем молчишь? Про хорошее не спрашиваю, а если плохое знаешь — скажи!
Что бы ни думал в этот момент Миша Винницкий, он рассказал опасному визитеру и о решении прокурора, и о тюремном замке, и о расписании движения конвойных команд. В общем, поведал все, что знал, лишь бы поскорее расстаться с неприветливым собеседником.
Правда, тут же решил посоветоваться о ситуации со старшими и более опытными, чем он сам, людьми.
В
Они были очень похожи. Одеты почти одинаково — в парусиновые светлые пары, шляпы-канотье и лаковые башмаки. У обоих имелись трости с литыми набалдашниками, кружевные носовые платки в нагрудных карманах и шелковые галстуки. Разнились они лишь тем, что на более молодом собеседнике, шатене с аккуратно подстриженными усиками и скуластым, немного восточным лицом, костюм прекрасно сидел. А его собеседник, молодой человек с такими же аккуратными, но более тонко подстриженными усиками и простым, даже грубоватым лицом, к костюму относился наплевательски: тот висел на литых плечах хозяина, словно тряпка — без всякого шика и задора.
Двор, где расположились молодые люди, отдельного слова не заслуживал — хозяйки, не обращая внимания на мужчин, развешивали белье, ругались и спорили, дети, ничуть не пугаясь и не удивляясь оружию, которое распирало пиджаки разговаривавших людей и их спутников, беспечно носились мимо. По земле же, в компании с черно-белыми тонкохвостыми кошками и маленьким белым щенком, сосредоточенно ползал самый настоящий еж — и не просто себе ползал, а всем своим видом давал понять, что он в этом дворике фигура если и не главная, то весьма и весьма значительная…
— Рад вас приветствовать! — приподнял шляпу более молодой собеседник. Он казался старше своих неполных девятнадцати лет и выглядел весьма внушительно. Электрический кондуктор при Одесском градоначальстве Михаил Вольфович Винницкий был известен всей Одессе рассудительностью, хладнокровием и любовью к чтению.
— Старик Тартаковский говорит: «Живу от налета до налета», и, скажи мне, Миша, чему я не должен его слушать? — вопросительно искривил бровь второй молодой человек по имени Бенцион Менделевич Крик. — Закурим?
— Только вместо вас.
— Извольте! Шо у вас про огонь?
— Будьте любезны, полфунта пламени! Так, шобы я вас правильно понял, Беня, ви окончательно довольны жизнью?
— Чего вам до моей жизни, юноша? Вам станет уютно за мой порядок?
— Таки выходит, Беня, что ви ничто не знаете за наши проблемы?
— Если ви за облаву, юноша, то я все за ее знаю и совсем за ее спокоен.
— Нет, Беня, мимо облавы у нас есть полно всяких других проблем. Ви знаете за Колю Корено?
— Коля Корено юноша из хорошей босяцкой семьи. Чему я должен от его переживать?
— А потому, Беня, что Коля Корено отдыхает за Александровским
— Чем же, Миша, он так расстроил Болеслава Карловича?
— Если вы, Беня, знаете, до чего Коля слаб на жалость к портовым пацанам, и если вы видели, какие у него кулаки, зачем мне вам говорить, шо он чуть-чуть убил рвача Коровина? Нет-нет, Беня, не спешите с соболезнованиями — покойник был редкой гнидой.
— Сдается мне, Миша, что полицию сейчас больше волнует то, шо «убил», а не то, шо «чуть-чуть»…
Неожиданно во двор вбежал мальчишка лет от силы пяти. Ничуть не убавляя скорости, он с разбега налетел на Беню, обхватив его ноги, тряся вихрастой головой и поблескивая задорными бесстрашными глазами.
— Дядя Беня! — завопил он звонко. — Дядя Беня! Тетя Песя велела передать, шо дядька Мотл, сто чертей ему в требуху, видал дядьку Сципиона, а дядька Сципион, шо торгует от моря на Привозе, когда у его сбежал голубой рак, а он за им погнался, видал Бланку Фогель, шо стоит с цветами на Екатерининской, а той Севка Портнихин рассказал, шо Кольку Корено фараоны замели! Колька в порядке и говорит, шо совсем устал от мыслей по Сахалину!
— Ша, юноша, таки не надо писать мне роман, чтобы я все понял за Кольку. Миша, поглядите на Изю — у его всегда столько слов, шо, сдается мне, он еще вырастет и напишет нам таких книг, от которых будут рыдать биндюжники! Я вам уверяю, юноша, шо специально для вас улицу Гоголя отменят и сделают вместо ее улицу Бабеля! Вот тебе твой первый честный гешефт в гривенник. Таки кто у нас поблизости знает за все суда в порту?
— Дядя Беня, тут рядом живут Вайсбейны, так дядька Осип работает экспедитором в порту! Я его сына Лазаря знаю!
— И шо вы себе окаменели, юноша? Бегом к дядьку Осипу и скажи ему, шо Беня Крик просит его узнать за дела в порту! Живо, юноша!
Когда мальчишка умчался, Беня повернулся к Мише Винницкому.
— Шо я могу тебе сказать, Миша? Как известно, даже тогда, когда нынешняя Вокзальная площадь называлась Тюремной, она никогда не пересекалась, шоб ты знал, с Полицейской улицей — во всяком случае, в Одессе. Мне не надо тебе объяснять, шо не каждая тюрьма заканчивается Сахалином?
— Беня, вы же знаете, шо я не доктор Цандер, шоб переживать только за пользу людям. Когда вы станете хлопотать за Колю, похлопочите заодно и за моего человека.
— И за шо твой человек имеет проблемы с полицией?
— Кажется, за политику, Беня. Но только чуть-чуть и исключительно по глупости!
— Миша, я честный налетчик — чему мне сдалась политика?
— За нашу дружбу, Беня, и за наши общие гешефты!
В этот момент во двор вбежал плечистый малый в котелке и клетчатом пиджаке.
— Бенцион Менделевич, у нас тут какой-то странный шухер! Прям сюда идет Колька Корено, а при нем — какой-то неместный фраер и неместный юрок с шпалером и с шабером размером с твою мандолину!