Последняя просьба
Шрифт:
Бронежилет я не догадался сам попросить. И противогаз тоже. И взрывчатку. Муха оружием приторговывает по мере сил, этот бизнес у него не отобрали, так что он мне и ссудил. По «ленд-лизу», как он сказал. Как будет не нужно, сказал Муха, вернешь. Особенно взрывчатку, сказал я. Мы закурили, выпили по пивку. Обычно я выпивший за руль не сажусь, патрульные наших машин хоть и не останавливают, но в конторе у нас этого не одобряют.
Вот.
В общем, я приехал в контору, взял две большие сумки, что мне упаковал Муха, вошел в здание. В холле, у охранника, остановился, достал из сумки дробовик, пальнул в потолок и попросил охранников убираться ко всем
И пошел наверх.
Пять этажей, по десять кабинетов на каждом, кроме последнего, директорского. Уже было довольно поздно, так что в офисе остались только человек пять из обслуги и двадцать пять клерков разного ранга на совещании у шефа. Вот на совещание я и заглянул.
Перед залом для совещаний сидели трое телохранителей, опыта в этом вопросе у них побольше, чем у меня, так что одну пулю я в бронежилет словил. Но на ногах устоял и всех троих там порешил. Одного – сразу, от двери, потом еще двоих. И вошел в зал.
Клерки мне не сразу поверили. Мало ли, что за дверью стреляли, а у меня в руках ружье? Я же просто водила, а они… Они клерки Комитета, всесильного Комитета, всемогущего Комитета. Им никто «нет» сказать не мог, а тут – смертью угрожать? Я пятерых подстрелил, прежде чем они поверили и затихли.
Я в голову не стрелял, нет, я в пузо стрелял. Картечью, мне Муха подсказал, чтобы картечью, я ведь тот еще стрелок, без практики. В юности стрелял, и все. А потом только за рулем.
Те, кого я подстрелил, не умерли. Зачем? Лежат, дергаются, двое пытаются кишки обратно в брюхо запихнуть, а остальные смотрят на все это кровавое художество и потом истекают. Все как один – вспотели.
Тут полицейские машины подъезжать стали. Я жалюзи на окнах опустил и стал ждать, когда полицейские со мной в переговоры вступят. Им же охранники, которых я из здания выгнал, все рассказали, поведали, что свой сотрудник стрельбу начал. Наверное, его уволить собрались, подумали полицейские. В смысле – меня. У меня, наверное, какие-то претензии к боссу есть, вот они со мной поговорят, уболтают, я расслаблюсь, меня либо все-таки уговорят, либо под снайпера выведут.
Позвонили мне и стали по ушам ездить – бла-бла-бла-бла… Пока трындели по поводу «что ты хочешь, парень?», «все можно решить», «мы готовы к переговорам»… начали подъезжать телевизионщики. Их Муха вызвал, как мы и договаривались с ним. Полиция, конечно, недовольна, но ничего поделать не могут – у нас свобода слова и все такое. У нас даже мертвяки имеют права. В общем, телевизионщики снимают, полицейские улицу оцепили и мне по телефону что-то ласковое шепчут, а снайпера, я знаю, на крышах да в доме напротив сидят, ждут, когда я в прицеле появлюсь.
Я и говорю полицейскому по телефону, что мне нужна команда телевизионщиков. Отпустишь кого-то за это, спрашивает полицейский, отпущу, чего там. Одного – отпущу.
Всем в зале я одноразовыми наручниками руки-ноги зафиксировал, в такую кучу соединил, чтобы не расползлись, а с двумя – с секретаршей шефа и тем самым ВИП-засранцем, которого только что по городу возил, спустился в вестибюль. Есть там аварийная дверь – совсем крохотная и на пружине, как специально для такого случая. В общем, телевизионщиков я впустил, а этих двоих выпустил. Приказал идти спокойно и выпустил.
Вот в принципе и все.
Жалею я о том, что затеял такое? Да. Честно – жалею. Оказалось, что жить я хочу. Но я ведь упрямый. И если начал, то закончу. Меня ведь сейчас по всем телеканалам показывают, даже в Сети идет прямая трансляция из зала и с улицы… Я привлек к себе внимание. Когда одного за другим отправляешь на тот свет два десятка сотрудников Комитета по реабилитации и поддержке – это неизбежно привлекает внимание.
А полиция не штурмует здание. Полицейские словно поняли, что я имею в виду. Ладно, мне в любом случае пора заканчивать.
Снимаем меня, ребята, крупно снимаем, так, чтобы ни слова не пропустить. Это, парни, и для вас важно, вы уж поверьте. А не поверите – всего-то подождать пять минут. Договорились? Хорошо.
Значит, сейчас я вроде как смотрю в глаза нескольких тысяч людей… Нескольких миллиардов? Вы не загнули, парни? Точно? Это даже лучше, чем я ожидал. Тогда продолжим.
Значит… Вы уж извините, я, когда волнуюсь, это «значит» каждую минуту повторяю. А я волнуюсь.
Вот.
Значит, я все объяснил. Если все останется так, как есть, то всему миру – звездец, извините за выражение. Не мертвяки нас сожрут, не зомби. Нас сожрут такие же, как мы, от имени мертвяков. Всех сожрут, у кого плоть, у кого душу…
Я не самый умный на Земле, куда там… Просто, наверное, никто не задумывался над тем, что происходит. Всегда найдется кто-то, кто с самыми добрыми и благородными словами попытается поиметь всех остальных. А будет это сделано от имени мертвяков, инвалидов, национальных или еще каких меньшинств – неважно. Важно то, что в случае с мертвяками есть выход.
Законный выход. Ну, почти законный…
Я убил двадцать человек. Ни одному из них я не выстрелил в голову, ни одного из них не лишил права ожить и стать бессмертным. Если они говорили правду, то всех их ожидает неплохая, в общем, жизнь. Без болезней, без горестей и всех остальных печалей. Комитет их поддержит и защитит, примет их собственность под свое управление, понятное дело.
Вот в этом фокус, ребята. В этом весь долбаный фокус.
Если они правы и все то, что они делали – честное и благородное дело, значит, дырявя им животы и сердца, я не сделал ничего плохого. Наоборот, я помог им совершить этот шаг, привел их в землю обетованную… И каждый из вас, кто сейчас слышит меня, может совершенно безбоязненно сделать то же самое в своем городе, поселке или деревне. Сейчас, сию минуту, пока они не придумали какого-то нового закона. Правда… я думаю, что в парламентах тоже сидят не дураки, поймут, какой замечательный выход я всем предлагаю.
А если я неправ и, отправив всех их в мертвяки, совершил преступление, значит, все они лгут. С самого начала лгали, и мертвяк – вовсе не жизнь, а лишь разновидность смерти, и всех, кто этим занимался, нужно судить за вандализм, кощунство, надругательства над трупами… Или, чтобы всем было понятно, за финансовые махинации, хищения и надувательства…
В общем, при любом раскладе – они проиграли, а мир выиграл.
В обычное время я не страдаю манией величия, но сейчас мне кажется, что этот мир спас я. Те мертвяки, что сейчас находятся среди нас… Я надеюсь, что вы найдете правильное и справедливое решение. Я очень сильно на это надеюсь.