Последняя роль
Шрифт:
Пока Турецкий думал, Плетнев успел пригубить еще немного пива.
– Вот что мы сделаем, – медленно и задумчиво заговорил Александр Борисович. – Если Митрохин начнет против нас войну, мы должны встретить его во всеоружии.
– Полностью согласен, – горячо подтвердил Плетнев.
– Для этого, – продолжил Турецкий, – мы должны провести расследование и выяснить всю «подноготную» этого мерзавца. Я сегодня же позвоню ребятам в МУР, а ты свяжись со Щеткиным, чтобы он был в курсе.
– Сделаю, – кивнул Плетнев.
– Ладно, Антон,
– Спасибо за утешение, – с горькой усмешкой сказал Плетнев. – Удачи!
Он отключил связь. На этот раз даже разговор с Турецким, которого он не только безмерно уважал как друга, не смог пролить бальзам на его «израненную душу». Ну, а раз не помог один бальзам, попробуем прибегнуть к помощи другого, решил Плетнев.
Подозвав официанта, он потребовал графинчик водки.
11
Город Лебедянск оказался не таким уж паршивым и заброшенным местом, как ожидал Александр Борисович Турецкий. Население его составляло девяносто тысяч жителей. И судя по аншлагу в театре «Глобус», как минимум, половина из них были завзятыми театралами.
Сегодня вечером давали шекспировского «Генриха IV». Турецкий сидел в первом ряду и с интересом следил за развитием сюжета. Актеры справлялись с ролями неплохо. Разве что Фальстаф был чересчур молод и не достаточно упитан (седой парик и подушка под камзолом почти не спасали ситуацию), а отважный Готспер Горячая Шпора был неубедительно бледен и худосочен. Поэтому, когда он уверял:
Во мне опасность зажигает кровь,Не нахожу забавы в травле зайцев:Достойнее охотиться на львов, —– верилось в это с трудом. В остальном игра и внешность актеров не вызывали нареканий.
– Если я вру, – кричала на сцене старая трактирщица, – то нет во мне ни правды, ни совести, ни женской чести!
– Их и нет в тебе, – с ухмылкой сообщил толстяк Фальстаф. – Правды в тебе – что в вареном черносливе, а совести не больше, чем в лисице, выкуренной из норы. Что же касается женской чести, то чего бы то ни было женского в тебе столько же, как в полицейском надзирателе. Пошла отсюда, тварь ты этакая, пошла!
Трактирщица возмущенно заохала, а публика в зале покатилась со смеху.
«Театр, в самом деле, процветает, – размышлял Александр Борисович, незаметно оглядывая зал. – Если здесь постоянно такие аншлаги, то Шиманов, будучи спонсором, отнюдь не меценат».
– Я порядочная женщина в законном браке, – продолжала возмущаться трактирщица. – А вот ты, хоть ты и рыцарь и дворянин, а ты подлец, если говоришь обо мне такие гадости!
– А ты, хоть ты и хозяйка, а животное, если все время споришь со мной! – грозно крикнул на нее толстяк.
– Какое такое животное? А? Моментально отвечай, какое животное?
Фальстаф
– Выдра – вот какое!
Какое животное?
Актеры играли так комично, с таким невообразимыми ужимками, что публика в зале покатывалась со смеху.
После того, как спектакль окончился, Турецкий проник за кулисы, чтобы побеседовать с актерами. Первым он выбрал исполнителе роли Фальстафа. Просто потому, что Фальстаф был любимым шекспировским героев Турецкого.
Войдя в гримерку, он посмотрел на актера, который успел вынуть из-под камзола подушку и снять седой парик, превратившись в худощавого, носатого мужчину лет тридцати.
– Сэр Фальстаф, я полагаю? – с улыбкой осведомился Александр Борисович.
– Пусть я стану тухлой селедкой в уксусе или комом протухших сливок, если это не так! – весело пробасил в ответ актер. Он протянул руку Турецкому и представился: – Денис Бычихин! Еще не народный, но уже заслуженный!
– Александр Борисович Турецкий. Раньше… не знаю, кто раньше, но теперь – заслуженный, это точно.
Мужчины пожали друг другу руки.
– Присаживайтесь, – пригласил актер, указывая на кресло. – Прокофьев мне о вас говорил. Полагаю, вы пришли поговорить о Кате? Ничего, если по ходу разговора я буду стирать грим и переодеваться?
– Ничего. У вас тут можно курить?
– Запросто, – ответил актер.
Александр Борисович закурил, исподволь разглядывая лицо Бычихина, затем спросил:
– Скажите, Денис, куда, по-вашему, могла деться Екатерина Шиманова?
– Куда? – Обрабатывая лицо тампоном, смоченным в лосьоне актер усмехнулся и пожал плечами. – Понятия не имею. Катя – весьма сумасбродная девица. Не удивлюсь, если она объявится завтра утром и скажет, что летала в Париж с каким-нибудь новым ухажером.
– А что, у нее много ухажеров?
– Не знаю. Катя – очень скрытная девушка. Помню года два назад к ней на спектакли таскался какой-то тип. Катя сказала, что это «так, один знакомый». А вскоре я увидел ее «знакомого» в теленовостях, когда он жал руку президенту России.
– Кто это был?
– Какой-то политик из молодых да ранних. Я в них плохо разбираюсь, а имен никогда не запоминаю.
– Екатерина до сих пор поддерживает с ним отношения?
– Да что вы! Это давняя история. С тех пор она сменила полдюжины кавалеров. Только подолгу рядом с ней никто не задерживается.
– Почему?
– Ох, если бы я знал, – улыбнулся актер. – Может быть, она их отшивает. А может, они сами бросают ее. Характер-то у Катьки не сахар.
– Кто был ее последним увлечением?
– Последним? Гм… Я несколько раз видел ее с каким-то парнем. Так, ничего особенного. Не звезда, не миллионер, не политик. Точно не помню, кто он, но по-моему, чуть ли не слесарь из автосалона. А может, токарь? В любом случае, простой работяга.
– Вас это не удивило?
Актер повернулся и посмотрел на Турецкого.